Берг.
Разговор вышел тяжёлым. У каждой нашлись вопросы, отвечать на которые оказалось слишком непросто. Но, использовав такт и врождённую мягкость, Эмилия настояла на встрече.
«…Пропасть, в которую столкнул меня бывший муж, оказалась очень глубокой. И как скоро стало понятно, – почти непреодолимой, превратив мои дни в постоянные попытки забыть, а ночи в один бесконечный кошмар.
Я всегда понимала, что однажды Джеймс обо всём догадается. Могла не признаваться себе, тщательно скрывала следы… Но враньё настолько пропитало всю мою жизнь, что не могло остаться незамеченным своими яркими несостыковками. Я была виновата и остро чувствовала раздиравшую мужа боль. Действительно, узнать о бездушном вероломстве жены гораздо хуже, чем о банальных изменах.
Не думаю, что он когда-нибудь простит мне убийство детей. Не думаю, что когда-нибудь прощу себя сама. Но поступить иначе у меня не хватило причин. Во мне не находилось ни малейшего желания нянчиться с рыжими младенцами, которые ничем – НИЧЕМ! – не напоминали дорогое нагромождение нелепостей. Тогда я не осмеливалась признаться себе, находила объяснения в карьере или образе жизни. Но Чикаго удивительно расставил всё по местам, заполнив пустоты и аккуратно сшив грубо разорванные края. Бен собирал меня по крупицам и осторожно склеивал осколки, чтобы в один момент его кропотливый труд разбили, словно пустую бутылку. Нет прощенья тому, что я натворила. Однако за то, что почувствовал Бен, найдя меня в доме Ван Бергов, мой бывший муж заслужил гнить в земле.
Мне до сих пор иногда снится та ночь в пустом доме – вспышки, тени. И каждый раз я просыпаюсь с ощущением полной беспомощности. Не могу пошевелить ни рукой, ни ногой и чувствую, как болят давным-давно зажившие рёбра. Я помню, как впала в непривычный для меня ступор, не понимала своих действий, не разбирала желаний. А единственной бившейся мыслью было инстинктивное, почти животное стремление выжить. В нём не было ни частицы сознания или разума, только отчаянный страх умереть. И потому я сорвалась. Мне просто очень хотелось убраться из дома, сбежать от того ужаса и воспоминаний, закрыться на семь замков и никогда не видеть людей.
Но ведь так не бывает?
Нельзя столкнуться с насилием и не переродить его во что-то иное. Кто-то смог бы пройти этот путь достойно: вынести вселенскую мудрость или стать проповедником добра, помогать другим или лучше понять жизнь. Я же скатилась ещё глубже. Упала на самое дно без шанса выкарабкаться обратно и утянула за собой Бена…»
В этом году ноябрь оказался удивительно прохладным. Пришедшие с далёкого залива ветра выгнали раньше положенного дремавших на реке Потомак уток, а заодно сдули тучи и теперь нахально резвились в чистом небе, где золотился закат. Джиллиан шла рядом с Эмилией Ван Берг, грелась в лучах вечернего солнца и о стаканчик с дешёвым кофе.
Между ними царила неуютная тишина. Миссис Ван Берг бросала напряжённые взгляды на отрешённую Джил и пыталась разговорить, но та не представляла, насколько может довериться. Супруга государственного секретаря определённо знала всё о случившемся этим летом в Чикаго. Это стало ясно из первых фраз, которые упали на совесть и сказали больше любых монологов. Однако Ван Берг не осуждала, не строила выводов, а мягко пыталась понять, что же чувствовала сама Джил.
– Как проходит ваше лечение? – осторожно спросила Эмилия в очередной попытке дотронуться до болезненной темы.
– Как говорит Оливия: лучше, чем ничего, но много хуже ожидаемого, – хмыкнула Джиллиан, а затем прищурилась от ярких лучей. Ещё пока тёплых, с ароматом корицы из расположившегося неподалёку кафе и с привкусом первой опавшей листвы.
– Я читала, что на подбор терапии иногда уходит несколько месяцев.
Ван Берг внимательно на неё посмотрела, но Джил ничего не ответила. К чему плодить банальности? Подождав хоть какой-то реакции и так ничего не услышав в ответ, Эмилия вздохнула и задала следующий вопрос.
– Ещё живёте в клинике?
– Нет. – Джиллиан бросила быстрый взгляд на шагавшую рядом с ней женщину. Ван Берг казалась спокойной, но слишком крепко стиснувшие стаканчик руки, что были затянуты в тёмно-бордовые под цвет шляпки перчатки, выдали напряжение. Миссис Ван Берг переживала. – Снимаю комнатушку неподалёку от больницы. Но не ждите приглашения на чай, не хочу потом спускать с лестницы незваных гостей.
– Я бы не стала рассказывать Бену, это не моё дело…
– Да он и не спрашивал. – Джил посмотрела на небо и улыбнулась. – Ведь так?
Ответом стало молчание. Значит, интересовался. Занятно, с чего бы…
– Мы не встречались. Кажется, Бен понял, что в этот раз я стану последней, кому вы доверитесь, а потому позвонил Грегу, – не стала отпираться Ван Берг, но потом вздохнула и поджала тонкие губы. Похоже, она ждала обивающего её порог Рида, но где-то просчиталась. – Джил, вам нужно кому-нибудь выговориться.
– У меня есть два психотерапевта, курс группового общения и целая горная гряда из лекарств на полке в ванной, что терпеливо сносит любые мои рассуждения. Поверьте, мне хватает ежедневных бесед.
– Вы не верите им, – со вздохом проговорила Эмилия.
– Лекарствам вполне. Людям – как-то не очень.
– Ах, нет. Боюсь, я ошиблась. Вы не верите сами себе.
Немного помолчав, Джиллиан неожиданно остановилась и тихо произнесла:
– Есть такие вещи, в которых страшно признаваться. Сказать их вслух равносильно окончательному приговору. Назад пути не будет. Я не смогу обманываться и придётся принять, что всё это произошло на самом деле.
Эмилия встала рядом и осторожно дотронулась до взлохмаченных ветром рыжих прядей, заправив те за ухо. От этого прикосновения Джиллиан вздрогнула, подняла взгляд и наткнулась на улыбчивые морщинки. Они удивительно строгой геометрией расчертили лицо вокруг подёрнувшихся слегка мутной пеленой возраста голубых глаз.
– Говорят, если не можешь что-то сказать – пиши. Чем дольше вы откладываете неизбежность осознания, тем сложнее будет это сделать. И тем больнее окажется реальность. Можно даже дойти до того, что настоящая правда вас просто сломает.
– Предлагаете, раз уж не вышло с карьерой лоббиста, сменить поприще на зыбкую тропу автора бульварного чтива? – зло хохотнула Джил, но Ван Берг лишь улыбнулась теплее.
– Нет. Но, воплотив на бумаге то, что не вышло оформить в словах, вы наконец-то проведёте черту. Отсечёте прошлое от настоящего, смените торопливость речи на задумчивость письма и… Бог его знает, но вдруг это поможет найти себя? – Эмилия прервалась, посмотрела на отвернувшуюся женщину и вздохнула. – Просто попробуйте.
– Может, обойдёмся новыми антидепрессантами? – тоскливо протянула Джил, а сама поняла, что устала от подобной жизни. Чертовски. Безумно. Почти до новых психозов.
– У вас страсть к быстрым и непродуктивным решениям, – покачала головой Ван Берг, и возразить на это Джил было нечего.
На этом их и без того неловкая беседа окончательно умерла, а потому ничего не оставалось, как попрощаться. Увы, но этот разговор не принёс привычного облегчения, как надеялась Джиллиан. Лишь непонятную глухую тоску и осознание, что в этот
