думаешь?» Мэри не отвечала, а он злился. Мэри тоже начинала сердиться из-за того, что он с ней совсем не разговаривает, словно она его чем-нибудь обидела. «Самое главное — правильно выбрать путь на крутом жизненном повороте», — сказал он ей однажды, возмущенный тем, что она со своим куцым умишком даже не подозревает о его тяжелых сомнениях.
Первое время каждое утро они ходили завтракать в молочную, потому что дома у них не было даже кофейника. В молочной Мэри сидела в отглаженном голубом платье с бантами и держала вилку в двух пальчиках, чтобы производить впечатление особы деликатной и хорошо воспитанной. Не посоветовавшись с ней, Евтихис заказывал тосты, масло и мед, потом спрашивал, не хочет ли она какао, нравятся ли ей рожки; хлопая в ладоши, он то и дело требовал у официанта воды, чистый нож — свой, мол, он уронил на пол, когда передавал жене блюдечко с медом. Для того чтобы вмещалось побольше посетителей, в этих молочных ставили маленькие столики с круглыми мраморными досками величиной с противень. Кокетливые бантики, ярко накрашенные ногти и растерянное лицо Мэри производили довольно жалкое впечатление. Возможно, все новобрачные такие — растерянные и неловкие. Мэри улыбалась и смотрела на себя в большое зеркало на противоположной стене. Вид у нее был такой, словно она с луны свалилась. Евтихис искоса наблюдал за ней, ему не терпелось узнать поближе девушку, которую он избрал среди тысяч других и которая проведет с ним всю жизнь. Он угощал ее сладким. Может, заказать пирожное? Нравится тебе шоколад или лучше крем? Он пытался узнать ее вкусы, хотя бы в еде. Мэри молчала. В ответ Евтихис получал лишь кривую улыбку. Но он прощал ей, потому что в первые дни супружеской жизни некоторое смущение вполне естественно. А он разве не чувствовал растерянности? Порой ему казалось, что мир перевернулся, и он недоумевал, почему люди отсчитывают дни не с вечера пятницы, как это делал он. Евтихис наблюдал, как ест Мэри, как вытирает рот, как пьет воду. Все это были для него новые явления, которые он должен был изучить.
Вместе с Мэри Евтихис наведывался к своим знакомым, интересовался, как идут у них дела, справлялся о том, о сем. Потом на улице он спрашивал Мэри, нравятся ли ей игрушки из пластмассы, кто, по ее мнению, больше внушает доверие — Мицос или Цироглу, и тому подобное.
Но Мэри на все отвечала:
— Не знаю. Скоро мы пойдем домой?
И Евтихис перестал приставать к ней с вопросами. Они заглядывали в мастерские и магазины, отыскивали людей в кофейнях, на фабриках. От этого хождения Мэри очень уставала. В полдень они обедали в ресторане с белыми скатертями на столах. И тут Евтихис старался угодить ей. Требовал у официанта то одно, то другое. Не смотрите, что до сих пор он таскался с лотком по улицам, он, мол, человек светский: при всяком удобном случае болтает с торговцами, полицейскими, знаком с двумя адвокатами и со всеми держится уверенно, смело, как коммерсант, соблюдающий свои интересы.
— Мэри, какого цыпленка ты предпочитаешь, вареного или жареного?
Наконец-то она улыбнулась! От радости он даже захлопал в ладоши и, когда подошел официант, заказал ему почему-то салат.
На первое время хватило денег, одолженных у Тодороса; всюду Евтихис расплачивался смятыми ассигнациями достоинством в пятьдесят драхм. Официант в молочной приметил их и тотчас приносил на подносе молоко, мед, масло и рожки. Мэри жевала машинально, точно ей подавали солому. «Ничего, попривыкнет», — думал Евтихис и испытующе смотрел на жену. Но через несколько дней вместо знакомой молочной они зашли в кофейню и выпили горячего чаю из толстых стаканов. Евтихис купил у проходившего мимо мальчишки бублик и, разломив его, отдал половину Мэри.
— Так-то, крошка. Пока дела наши наладятся, поживем по-спартански.
Он сказал это очень ласково и ждал, что Мэри рассмеется, — ведь они в ожидании лучших времен поделили между собой бублик, как истинные друзья. Но Мэри макала свою половину в чай, и лицо ее ничего не выражало. Краска у нее с ногтей уже облезла, и голубые бантики поникли.
Они двинулись в путь, но Мэри, как упрямый осел, остановилась посреди дороги.
— Я пойду домой, — сердито пробурчала она.
— Почему, крошка?
— Я прямо извелась в этих туфлях. Все время на высоких каблуках…
— Послушай, крошка, неужели ты всю жизнь ходишь только на высоких каблуках? Надень…
Но вдруг Евтихис вспомнил, что у Мэри нет другой обуви, и, посчитав, сколько денег у него в кармане, повел ее в магазин на улице Афинас, чтобы купить пару удобных дешевых туфель.
— Я тебя не отпущу, пока ты не выберешь что-нибудь подходящее…
Мэри надела новые туфли, а Евтихис спрятал в карман оставшуюся мелочь. Раз он теперь один не делает ни шага, думал Евтихис, этот расход неизбежен так же, как приобретение какого-нибудь инструмента или материала, необходимого для работы.
— Теперь, крошка, ты будешь не ходить, а летать, — сказал он с гордостью.
Евтихис поделился с Мэри своими планами. По совету Андониса, он, мол, собирается открыть какое-нибудь предприятие. Андонис этот много болтает, но разве верная мысль теряет ценность оттого, что выражена слишком большим количеством слов?
— Ну, а ты, крошка, что скажешь? Как твое мнение?
— О чем?
— Да вот о том, о чем я тебе толковал. О делах…
— За день ты задал мне тысячу вопросов, у меня голова от них идет кругом.
— Ну ладно, ладно. А теперь поторапливайся, а то придется ночевать на улице, — сказал он шутливым тоном.
Вечером, несмотря на голод, они не поужинали. Евтихис объяснил, что они не должны разменивать ни одной лиры из денег ее отца.
— Легкое ли для меня дело еще раз жениться да найти опять невесту с двумя сотнями лир? И тебя никто не возьмет без приданого.
Они поздно вернулись домой, и, когда улеглись, Евтихис принялся серьезно обсуждать с Мэри, не жулик ли кондитер, торгующий рахат-лукумом и халвой, и не лучше ли им приобрести несколько ткацких станков и открыть мастерскую.
— А ты, Мэри, что скажешь? Что думаешь ты о ткацких станках?
— Что я могу о них думать? От них столько шума…
Евтихис повернулся на другой бок и стал читать газету. Он пропустил сообщение про уродов и бомбы и попытался разобраться в «экономическом обзоре», но в газетах пишут очень путанно и ориентируются на тех, у кого мешки золота, а не на человека, который с огромным трудом выцарапал у тестя двести двадцать звонких монет.
— Ну, Мэри, что скажешь? Ткацкая мастерская
