как ранее упоминал в случае с Прохором Афанасьевичем, я обладаю таким свойством, точнее, проклятием, – я собираю вокруг себя всяких интересных личностей. Не понимаю, что в моей внешности им говорит, будто со мной можно откровенничать без оглядки на приличия? Серость, обыденность, непримечательность в целом или какая-то отдельная черта? Как бы там ни было, подобное время от времени случается, и мне приходится выслушивать душеизлияния очередного гостя в родительском доме, посетителя на работе или обыкновенного попутчика (как в этот раз), когда сие оказывается совсем некстати и ломает мои планы. Я сидел у прохода, занял своё место ранее, чем оба моих соседа успели занять свои, мне дважды пришлось вставать и пропускать их, в первый раз – женщину средних лет с огромной родинкой на подбородке, которая при взлёте и посадке нервно листала журнал, вынутый из кармана впереди стоящего кресла, она явно боялась летать; во второй – седовласого мужчину с усами, который большую часть полёта насиловал мой неискушённый мозг претенциозными откровенностями. Как только самолёт набрал высоту, тот неожиданно встал, снял пиджак (в дорогу он отправился при полном параде, в костюме и галстуке, опрятностью которых, правда, можно было обмануться только издалека, вблизи они выглядели совсем не новыми, потрёпанными и с какой-то особенной неряшливостью, с коей могут выглядеть только вещи педантичного человека, охотно следящего за одними мелочами и полностью игнорирующего другие), небрежно закинул его на верхнюю полку, для чего мне опять пришлось вставать, уселся, тряся волосами, остриженными чуть ниже ушей, крутанул головой налево, потом направо, притворно улыбнулся своим небольшим худым лицом и обратился к сидевшей у окна женщине, которая и по возрасту, и по полу лучше меня подходила ему в собеседники:
«Я не люблю летать этой авиакомпанией, – мы поздоровались, когда рассаживались, так что непосредственное обращение не являлось бестактностью. – Мне больше по душе немецкая. Вы знаете, она тоже летает в ***. Обычно я пользуюсь ею, у них новее самолёты и лучше обслуживание, однако на этот раз не было билетов, все раскупили. Хорошая авиакомпания».
Мужчина явно был плохим психологом, поскольку очевидно, разговоры о перелётах – последние из тех, которые хотелось бы вести женщине, трясущейся за свою несчастную, никчёмную жизнь. Она очень волновалась, буркнула что-то в ответ, но я не расслышал, ибо закрыл глаза и постарался отрешиться от окружающего с серьёзным намерением заснуть.
«Ну нет, не скажите, разница есть. Есть. Я немало полетал за свою жизнь, однажды даже пришлось путешествовать на военном самолёте, а там вообще никаких условий, так что могу судить по опыту. А вы не знаете, какой это самолёт? Не Боинг, нет? Аэробус. И, наверное, старый. Это заметно по низкому уровню комфорта».
«Так что же ты, старый пень, не полетел в бизнес классе, раз тебе хочется комфорта?» – подумал я сквозь дрёму. Его высокий голос начал меня порядком раздражать.
«Я, конечно, могу себе позволить бизнес класс, – будто услышав мои мысли, продолжил он, – но принципиально не собираюсь этого делать, поскольку считаю глупостью отдавать лишние деньги за перемещение своего тела ровно на то же расстояние».
«Значит, на самом деле, не можешь», – ехидно заметил я про себя.
Женщина опять что-то тихо ответила с лёгким акцентом, я уловил только: «…и еда несколько иная. Но, знаете, сейчас можно заранее заказать, разумеется, из имеющегося меню». – Её, видимо, начал развлекать этот разговор и отвлекать от страха полёта.
«Да что вы говорите! Я не знал. В следующий раз обязательно воспользуюсь. Разрешите представиться, Сигизмунд Германович».
«Весьма приятно. Катарина», – заинтересованно ответила она.
Но тут же выхватила бумажный пакет из кармана впереди стоящего кресла, и её вырвало. Подошла стюардесса, взяла пакет и ушла в хвост самолёта. Когда она надо мной наклонялась, от её формы повеяло запахом казармы вперемешку с ароматом женского дезодоранта. Глаз я не открывал. Через мгновение по движению справа понял, что женщина хочет выйти, мне опять пришлось проснуться, подняться и пропустить неугомонных соседей. «Катарина» направилась к туалету, мы сели, я закрыл глаза, явственно осознавая, что вздремнуть мне теперь не дадут, настала моя очередь.
«Не понимаю, зачем летать с таким слабым желудком? Только доставляешь неприятности окружающим, – с общей досадой, будто ни к кому не обращаясь, брезгливо заметил Сигизмунд Германович. – Извините, молодой человек. Вас как зовут?»
«Дмитрий», – не открывая глаз, ответил я, чему мой собеседник нисколько не смутился. Он сдаваться не собирался.
«Прекрасно. Приятное имя, мужественное. А меня…»
«Я уже слушал».
«Вы прямо как немец. Вы случайно не немец?»
«По имени Дмитрий?» – насмешливо ответил я и посмотрел на него, после чего пропал окончательно.
«Действительно, как-то не подумал. Не улыбайтесь, – я и так перестал улыбаться, – года привносят определённые странности в поведение человека, сами увидите. Вам кажется, взять и сопоставить имя с национальной принадлежностью, является самым первым и очевидным делом? Так оно и есть, однако с возрастом перестаёшь верить в очевидное и начинаешь искать подтекст. Вы думаете, почему пожилых людей считают мнительными? Именно поэтому. Они действительно не обращают внимания на то, что лежит на поверхности. Прибавьте сюда уязвлённое самолюбие из-за ощущения собственной ненужности и получите старого чудака или чудачку, полагающих, что близкие люди им постоянно врут, причём изощрённо. И при этом мы даже не осознаём, каких титанических, иезуитских и в то же время совершенно ненужных усилий требует такая ложь. А на самом деле необходимо воспринимать всё, как есть. Будьте внимательны к своим родителям в старости. Мой сын, а я лечу к нему, недостаточно чуток. Впрочем, я его не виню, побывает в моей шкуре, сам поймёт. И более всего в старости обидно то, что нельзя заниматься любимым делом. Вы кем работаете?»
«Я работаю, – и тут в который раз я понял, что, во-первых, мне стыдно признаться, что я являюсь второсортным муниципальным служащим, а во-вторых, сам не могу определить сферу собственной деятельности. Пауза продлилась комически долго, пока я перебирал свой скудный словарный запас. – Скажем так: в сфере экономического развития, – что прозвучало крайне глупо, и я решил уточнить, – занимаюсь инвестициями. Не собственного капитала, его у меня нет, я провожу экспертизу проектов на месте реализации», – и сей же час перед моим мысленным взором встали эти самые «проекты»: водопровод в посёлок в десяток домов, грунтовая дорого длиной 3 километра, сельская амбулатория с одной штатной единицей фельдшера и тому подобное. Мне стало невыносимо стыдно за собственное ничтожество.
«Должно быть интересно, – безо всякого интереса протянул мой собеседник, будто тактично указывая молодому виз-а-ви, что он сморозил глупость. Тогда я так и подумал, однако через несколько месяцев, мысленно вернувшись к нашему разговору и припомнив его нюансы, понял, что Сигизмунд Германович раздосадовал на меня
