скажу, что особого оптимизма на данный счёт не испытываю, раньше было гораздо лучше, не столь тревожно за будущее. Вот тогда можно было быть толерантным, рассуждать, как вы сказали, о демократии и правах человека, поскольку каждый чувствовал долг перед семьёй, родными, потомками и отечеством и трудился по мере сил. Происходящее сегодня напоминает христианизацию Рима, внесение в общество инородного элемента, подрывающего основы государственности, а впереди – тёмные века бесконечной резни».
Стюардессы раздали обед. До посадки вздремнуть мне так и не удалось. Ели мы, слава богу, молча, лишь пару раз Сигизмунд Германович попытался вслух раскритиковать пищу, демонстративно откладывая в сторону то салат, то бутерброд и постоянно сравнивая её с едой на самолётах немецкой авиакомпании, разумеется, не в пользу первой, однако, видя, как я с увлечением уплетаю свою порцию по причине чрезвычайного голода, быстро понял, что в моём лице соучастника плевания в тарелку не найдёт, и замолчал. Салон пожевал, запил съеденное кто соком, кто чаем, кто кофе, кто водой, сдал мусор и объедки (не все, выходя из самолёта, я заметил под некоторыми креслами форменный свинарник) и погрузился в сытую истому. Мой сосед принялся хвастаться с новой силой, пытался показать мне ещё какие-то фотографии, но я ему уже не отвечал, только слушал и поддакивал, а вскоре мы сели.
XLIV
Сейчас, схематично вспоминая прошедшее, на ум приходит лирическое отступление в Подростке про мальчика, покончившего с собой. Я будто внезапно отвлекаюсь на забавную безделицу, на ёжика, которая на мгновение поглощает всё моё внимание, забываю свои горести, чувствую полное душевное облегчение, но только на несколько секунд. А после нестерпимая боль вновь застилает сердце, из глаз насильно брызжут сдавленные слёзы, и я продолжаю вынужденный бег к смерти. Я не помню, чтобы хоть раз в жизни со мной произошло что-то хорошее, светлое, радостное, по-настоящему хорошее, а не безделица, способная отвлечь лишь краткий миг. И вот я наполняю эти строки унылой чепухой, негодными людишками, ничтожными событиями и прочим, в результате чего и их можно назвать безделицей, обращающей на себя только мимолётное внимание.
Тогда я в первый и последний раз проходил паспортный контроль на границе европейского государства, находясь в самом его центре. Очередь строго делилась на два потока: граждане цивилизованного мира и все остальные. Я был, разумеется, в числе всех остальных и, стоя в ней гораздо дольше избранных, переминаясь с ноги на ногу, как заправская деревенщина, только и делал, что переживал за свой багаж. Мой бывший собеседник остался далеко позади, я в одиночестве озирался среди толпы, слушая разговоры бесконечной череды иностранцев, прилетевших сюда из разных концов света, и для меня это было уже слишком. Для того, чтобы внезапно запаниковать, эмоциональности мне не хватило, но домой внезапно захотелось, и не нужна уже была никакая поездка, и вообще ничего не нужно. Я что-то невпопад ответил лысому таможеннику, который несколько секунд пристально в меня всматривался, потом нехотя, будто делая одолжение, поставил штамп в паспорт, и чуть ли не бегом кинулся на выдачу багажа, долго искал нужную ленту, после долго стоял возле неё, прикидывая в уме, что делать, если все мои вещи потеряются, с чем на тот момент успел смириться. Ощутив неподдельную радость при виде своей неказистой сумки, я воодушевлённо схватил её и через двери зала прибытия вышел в неизвестность.
Да, в туристическом агентстве меня инструктировали, что будет встречающий, что мне ни в коем случае не следует самостоятельно добираться до города, искать гостиницу и так далее, но необходимо признаться, я чувствовал полное бессилие и интеллектуальную немощь. Несколько минут назад меня уже посетил страх, поэтому ничто не помешало ему разрастись до неописуемого ужаса. Прежде со мной никогда такого не бывало, однако случается нынче, ближе к вечеру, когда я лежу в постели, смотрю, как обыденно и спокойно Солнце закатывается за горизонт, и понимаю, что не сделал в жизни ничего, даже сотой доли того, что мог, не испытал ни настоящей взаимной любви, ни счастья отцовства, ни гордости за достижения, собственные или своих детей, а то малое, что у меня было, походя пропустил сквозь пальцы, считая слишком простым, слишком тривиальным, чтобы им наслаждаться. Несколько минут, показавшиеся мне, как обычно говориться в подобных случаях, вечностью, я бегал по залу, толкаясь со встречающими, нервно волоча свой утлый багаж и чуть ли не плача. Каким потерянным и одиноким я тогда себя чувствовал! Те, кому мне удавалось заглянуть в глаза, спешно их отводили, будто опасаясь заразиться неудачливостью, совсем как сейчас, даже отец и мать, заходя в мою комнату, смотрят куда-то в угол. Конечно, им меня жаль, но в то же время я не оправдал их упований, и они смирились с тем, что придётся отпустить свои мечты вместе со мной, надежды нет, остаётся только ждать конца.
Вскоре милая улыбающаяся девушка в форме туристического агентства выловила меня из толпы и отвела в автобус, где я присоединился к группе посторонних людей, с которыми провёл следующие шесть дней. Поездка обернулась выматывающим, но очень интересным испытанием для человека, как я, никогда не бывавшего в другой стране. Не имея образования, как истинный представитель невежественного стада, я понимающе кивал на любой незначительный факт, приведённый экскурсоводом, дабы придать ценность месту, о котором шла речь, ибо ничего более о нём сказать было нельзя, поминутно фотографировал дома, улицы, холмы и деревья, реки, камни в поле и тому подобное, фантазируя, как о каждом снимке буду рассказывать целые истории, на следующий же день забывая, что, где и почему запечатлел, однако с завидным упорством повторял свой ритуал. И, главное, разъезжая по этой обычной стране, можно даже сказать захолустью, всерьёз стал полагать, что уже вижу мир, что я не забитая деревенщина из России, а вполне светский молодой человек с европейскими привычками, и только из-за царившей вокруг экономности на грани помешательства днём не ем не только в ресторанах, но даже в мелких забегаловках, поскольку имею дармовые завтраки и ужины. А почему? Потому что никаких отличий от действительности, в которой сам пребывал, я здесь не увидел, кроме, возможно, чрезвычайной вежливости, которая мало того, что в итоге начала меня раздражать, так ещё и воспринималась моим хаботским нутром как признак слабости.
Однако цельного впечатления о стране не сложилось. Несколько дней мы провели в столице, потом немного в провинции, после заехали на территорию соседнего государства, затем опять вернулись в столицу для того, чтобы на следующий день улететь восвояси, и всё это бегом, впопыхах, с ранними подъёмами и поздними отбоями, так
