что я собираюсь убить тебя, но все равно спрашивала о тебе. Знает, что ответы, пусть даже дурные, есть только у меня.
Тристан помолчал еще какое-то время.
– И что ты решил им рассказать?
Каллум тоже ответил не сразу.
– Сказал, что ты все тот же ворчун и бука.
– И все?
– Ну еще что ты не любишь суп и у тебя слишком много водолазок.
– Они и так знают.
– Про твой талант останавливать время тоже сказал. – Пауза. – А еще – что все желают тебе смерти только по причине твоего могущества. Ты способен создать новый мир, это опасно.
Снова пауза.
– И как, поверили? – спросил потом Тристан.
– Да.
– Папаша точно говорил им нечто совсем другое.
– Да, почти наверняка. Однако мне все равно поверили.
– Ты такой убедительный?
– Легко поверить в то, что ты особенный.
Он практически слышал, как роятся мысли в голове у Тристана.
– Это часть твоего замысла? – сказал наконец тот. – Повлиять на меня через телефон? Ослабить мою бдительность? Убедить встретиться где-нибудь и передать папаше?
– Разумеется, таков мой план. Но ведь он не сработает, да? Ты собираешься убить меня первым.
– Так будет честно.
– Правда? У тебя была попытка. Так что формально теперь моя очередь.
– У тебя был год, а ты бухал и производил расчеты.
– Сам знаю, – рассмеялся Каллум. – В общем, это то, что дети называют раскачкой.
– Нет.
– Да, не то. – Смех застрял у Каллума в глотке. – Ладно, в общем, я говорю это, потому что такова, само собой, часть моего плана: расслабить тебя, а потом убить.
– Ты худший в мире суперзлодей, – пробормотал Тристан.
– А вот тебе явно нужен отдых, так что просто…
– Не могу понять, пошло бы мне на пользу, – перебил Тристан, – если бы я умел пропустить через себя чувства отца?
Каллум не ответил.
– С одной стороны, я, наверное, упускал некую подоплеку? Причину? А так видел бы триггеры, что его злило, и обезвреживал их, пока не сработали. А может, это было бы жутко скучно. Следить за каждым своим шагом, продумывать последствия. Чего доброго, решил бы остаться, проследить, что в мое отсутствие ничего дурного не произойдет.
Каллум лениво поскреб отслаивающуюся краску на стене у туалетного столика.
– Это метафора?
– Я пытался быть эмпатичным, вообще-то. Хотел понять, почему для тебя все было так сложно.
– Оборжаться, – сухо произнес Каллум, – и, для справки, у меня ситуация другая.
– Вот как?
– Конечно. Я оставался там, где был, не только потому, что пришлось.
– О Каллум, – многострадально вздохнул Тристан. – Видишь, как это плохо? Желать остаться с кем-то, кто явно тебя не любит.
– Ой, – сказал Каллум. Он ощутил небольшой укол, словно бы его сердце или даже все его чувство значимости целиком оказалось на кончике булавки.
– Ты сейчас не этим занят, – сказал Тристан.
– Да, знаю. Я говорю со своей жертвой либо же с моим убийцей, тут уж кто кого.
– Это трудно, – сказал Тристан. – Нет ничего тяжелее, чем любить того, кто не может любить тебя в ответ. Это такой облом, Каллум, но никто тебя не винит. – Тишина. – Тебя винят во всем остальном, притом совершенно заслуженно.
Каллум насмешливо фыркнул.
– С Роудс ты стал отвратительно дзэнским.
– Нет, это все виски. А с Роудс просто невероятно душно.
Каллум моргнул.
– А вот это…
– Не слишком-то радуйся. Я ведь не сказал, что ничего к ней не чувствую, а я чувствую, но в том-то и беда. Это… – Он помолчал. – Столько всего навалилось, столько всякого дерьма, которым она не желает делиться со мной, но все равно делится. И вот поэтому, – добавил он, – я могу наконец выразить словами, как меня бесило, что ты пытался снять с моих плеч всякий груз, но при этом не спрашивал, какого хера мне вообще от тебя надо.
– Я так понимаю, ты критикуешь мой стиль управления, – через секунду сказал Каллум. – Он лишний раз облегчает тебе мое убийство.
– Вообще-то, да, – признал Тристан. – После такого и правда несложно желать тебе смерти.
– На здоровье. – Каллум отвернулся от туалетного столика, сев лицом к душевой и немного развалившись. – Как бы там ни было, надеюсь, ты увидишь Бога. Или кто там есть.
– Да, если Роудс признает, что хочет этого, а Париса спустит Далтона с поводка на необходимый срок. Хотя, для справки, надеюсь, что бог – это просто идея, не реальное божество.
– Одно другому не мешает. Он всегда будет оставаться вне нашего понимания.
– Вне твоего – возможно.
Каллум хихикнул.
– Идея всемогущества тебе по нраву? Сколько нужно комплексов бога, чтобы вкрутить лампочку?
– Шесть. Но чтобы пятеро согласились убить шестого.
– Кстати о Парисе, мы с ней недавно виделись. – Тристан молчал. – Она хочет убить Роудс.
– Правда? Вот уж перемена так перемена.
– Париса не меняется. – Она вообще была как обычно последовательна. Каллум и прежде видел эту боль в ее сердце, знал ее постоянную природу. Он не раз говорил об этом, просто ему никто никогда не верил. – Париса может только план скорректировать.
Тристан промычал нечто неопределенное.
– Я так понимаю, вы в сговоре? – спросил он потом.
– Неважно. Ты же убьешь меня, или я убью тебя. Я и забыл, что реальнее, мне главное – чтобы архивы прониклись.
– Вряд ли Роудс можно убить, – заметил Тристан. – Я бы даже пытаться не советовал. К тому же она мне нужна.
– Это в тебе говорят чувства? Та Роудс, которую мы знали, убить было можно, даже очень. Вероятно, этим она от нас и отличалась.
– Неправда, ты знаешь.
– Да, – глубоко вздохнул Каллум, – ладно, я знаю, что это не так…
– Париса не объяснила своих причин? – изменившимся голосом поинтересовался Тристан. Он теперь говорил как будто бы настороженно, Каллум точно не мог определить.
– Кажется, она решила, что с Роудс что-то не так. Вероятно, нечто сбило ее моральный компас, которым ты так восхищаешься. – Каллум подождал ответа, а потом решил разведать местность, сказав: – Но ты ведь сам уже это знаешь.
В трубке он услышал лишь тишину. Попытался вообразить комнату Тристана, вспомнить, какие по ночам раздаются в особняке звуки, вспомнить стрекот сверчков в неподвижном воздухе… Ощущение, будто теряешься во времени и пространстве.
– Ты знал, что в доме есть наемные работники? – спросил вдруг Тристан, и Каллум чуть не подавился смехом.
– А кто, по-твоему, нарезал твои любимые салаты?
– Ты разговаривал с шеф-поваром?
– Нет, разумеется, Тристан, но все же дом разумный, а не живой. Он не умеет нарезать морковку соломкой.
– А садовники есть? Почему мы никогда их не видели?
– А может, это крохотные эльфы, которые возгоняют траву по ночам?
– Как будто все это осознанный
