Но без всего лишнего, человеческого.
Впрочем, этого-то как раз никто не знал наверняка. Даже их тела находили крайне редко. Тот, кто применял кукол, потом сжигал следы преступления. И уж тем более кукол почти никогда не находили живыми. Даже в сагах, часто использующих эту кромку «почти никогда», не было встреч с бывшими куклами. Бывших кукол не существовало. Дети, попавшие к кукловодам, не возвращались уже никогда. Не все они были потенциальными колдуньями. Но некоторые были. Были бы.
Теоретически, находясь в заточении, кукла могла пересечь черту посвящения, пройти менархе и стать колдуньей. Но без навыка колдовства что она могла сделать?
Передвинуть взглядом щепу? Потушить огонь в очаге? Девочке не сбежать с таким арсеналом. Но всё же она становилась опасной для кукловодов. Хотя бы уже тем, что способна была «крикнуть». Даже неосознанно. Ведь едва начиная колдовать, любая девочка становилась частью ковена. В каком-то отдалённом смысле. Но и этой частички было достаточно для того, чтобы кукловоды называли их «просроченными».
Эта просроченная? Нет, наверное.
— Ты уже… Как бы это спросить? Ты уже колдунья?
Великан силился вспомнить, как выглядят девочки, участвующие в празднике красной реки. Но в полнолуние месяца змеи он, как и положено мужикам, валялся у костра, объевшись жареного мяса и напившись медовухи до бесчувствия.
Пятнадцать лет? Нет, много.
В пятнадцать некоторые уже вовсю подол задирают.
Десять? Нет, мало. В десять это ж ещё ребёнок совсем.
Ингвар читал трактаты по устройству человеческого тела, но не мог припомнить ни одной цифры. В голове осталось только то, что подтверждалось опытом или рассказывалось многократно. Саги, забавные случаи, песни. Эта мысль о разглагольствованиях вывела Нинсона на воспоминание о застольной беседе с лекарем, который объяснял, что важен не возраст девицы, а окружающая среда. Проще говоря, наличие достаточного количества хлеба с маслом и тёплой кровати.
Ингвар посмотрел на затылок с двумя натянутыми, как верёвочки, жилами. Наверстает ли она, при нормальной кормёжке? Хотелось бы верить…
Плеть не оставила на спине живого места. Где-то повреждённые мышцы зажили хорошо, от рассечений остались только борозды шрамов. А в некоторых местах невооруженным взглядом просматривались плотные подкожные узелки. На позвонках блестели коросты содранных болячек. Девочку елозили по полу, не особо церемонясь.
Не спина, а картина, нарисованная хлыстами, плетями, кнутами.
— Повернись, пожалуйста.
Ингвар по-прежнему не смотрел в лицо кукле, опасаясь, что не сможет продолжить.
Внутренняя поверхность бёдер была содрана и покрыта синими следами от вцепившихся пальцев. Между ног сплошная рана с разбухшей малиновой плотью.
Эти следы оставили не кукловоды. Если бы они так неаккуратно относились к кукле, давно потеряли бы девочку от заражения крови или болезни. Ран у неё было множество.
Но оставленные новыми хозяевами отличались.
Ингвар понимал, что здесь, в лесу, всё равно ничего не сможет сделать для девочки. И неважно, насколько самоотверженного добряка он собирался отыграть. Нужно было раздобыть живицу орна, или воду из источника лугелы, или сушеного сильфума.
В лесу этого не достать — чтобы там ни значилось в Мактубе.
Но пришла и другая мысль.
— Я промахнулся.
Ингвар посмотрел на дорогу, прикидывая, был ли шанс быстро поймать тарпана и на вьючной лошади догнать Бранда. Плохой наездник на кляче против хорошего на быстром скакуне.
Где-то в лесу ещё бродил осёдланный жеребец Бентэйна.
Но к этакой коняге просто так не подойти. Даже если он ещё шастает по лесу, а не нагнал Бранда на дороге к Бэгшоту. Выученные лошади обычно преданны.
Ингвар успокоил себя тем, что кукле не станет ни лучше, ни хуже, если он убьёт Бранда. Надо отвезти её в больницу. Там ей займутся.
Есть ли в городе с населением в сотню семей больница?
Должна быть. В городках-на-карте ведь всё есть. Так говорят.
Вокруг пупка, на впалом животе, россыпь красных точек — ожогов. Это не кислота, это что-то другое. Причём Нинсон определённо видел такой узор раньше. Ещё в прошлой жизни. Где же… вспомнил.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Прогоревший трубочный табак. В пупок ей выбивали ещё не потухшую трубку. Следовало ожидать, что самую святую точку не обойдут издевательствами. Впрочем, найдётся ли на ней хоть одно живое место?
На выпирающих рёбрах хорошо видны следы переломов. Под грудиной странная отметина, круглый знак, след от крюка, её подвешивали…
— Промахнулся. Прости меня, девочка, я промахнулся…
Такие же отметины и под ключицами.
Только много. В них что-то продевали.
Плоская девчачья грудь в следах уколов.
Во всяком случае, Ингвар так себе объяснил россыпи маленьких ранок. Он напрасно ожидал худшего. Ничто, связанное с деторождением, не было тронуто теми, кто ломал эту куклу.
Поэтому и грудь осталась цела. А между ног такое месиво.
Потому что это не кукловоды. К ним воспалённые раны в промежности не имели никакого отношения. Тут постарались эти ребята. Ингвар ещё раз сплюнул.
— Прости. Я. Промахнулся.
Руки целы. Локти сбиты.
Плечи покрыты какой-то сыпью, но в целом всё в порядке.
Запястья не тронуты. Ингвар боялся выдранных с мясом ногтей, искорёженных, неправильно сросшихся пальцев, перебитых колодками суставов.
Ничего такого. Лоа миловали.
Нинсон вспомнил, что кукловоды не трогают ладони и лицо.
Шрам от ошейника различим, но при быстром взгляде незаметен. Если задержать внимание, становилось понятно, что это не случайная тень, а надолго оставшийся след от металла, вмёрзшего в кожу.
Надо будет прикрыть чокером.
— Прости. Я. Промахнулся.
Лицо её не было тронуто…
— Клять!
Зашитый рот.
— Подожди…
Ингвар достал сакс. Но насквозь проржавевшее лезвие не годилось для этой работы. У налуча оказались свои ножны. Небольшой подсайдачный нож Бентэйна с маленьким и гордым клеймом мастера Кутха оказался бритвенно-острым. Грубая нить распалась от одного прикосновения.
Нинсон с осторожностью достал все нитки. Девочка переносила процедуру совершенно спокойно. Ингвар морщился больше, чем она.
— Ты… Ты красивая девочка.
Он хотел её приободрить. Кроме того, это была правда. Чётко очерченные скулы и рот с твёрдыми, будто подведёнными губами, как у Четвёртой Лоа, Навван. Запавшие глаза в чёрных тенях меняли лицо. Ей не давали достаточно спать. Или еды. Или воды.
Ингвар мог биться об заклад, что ей ничего не давали достаточно.
Нинсон погладил её по бритой голове. Как только он коснулся кожи, спина девочки одеревенела, шея затвердела, а скулы сжались.
Она ждала боли. Непохоже, чтобы в её мире было что-то ещё.
Похоже, что любое взаимодействие с её телом всегда приводило только к одному.
— Прости. Я. Промахнулся.
+ Часть VI + Красный Яггер
+ Часть VI +
Красный Яггер
![]()
Нужно знать разницу между тем, что тебя обманом заставили посчитать судьбой,
и тем, что на самом деле твоя судьба.
Джесс Буллингтон
Глава 60 Первая Дверь — Красный Туйон
Глава 60
Первая Дверь — Красный Туйон
Ингвар пришёл в себя после бессмысленного и беспощадного боя в комнате с рудракшевым занавесом.
От маленького, выложенного камнями очага пахло можжевеловым дымом. Нинсон лежал на тёплом земляном полу, под тяжёлой шкурой дикого тура. Великан вытащил руки и откинул покров. Его успели вымыть и перевязать, проложить раны листьями подорожника величиной с ладонь.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Он смотрел на своё тело, но не ощущал его. Подорожник хорошо снимал боль. Чудное растение росло исключительно вдоль дорог, и только если по ним ходили люди. Чем чище и веселее были те люди, тем больше вырастал подорожник, и тем эффективнее его сок унимал боль.
