— Я говорю, что большой разницы нет. Стоит из-за этого учиться колдовству?
— Из-за этого никто не учится. Учатся, потому что не могут не учиться. Или учатся потому, что им интересно. Или из-за желания получить сигнум. Вряд ли из-за мешков фасоли. Колдуний много. Одна из сотни имеет дар. Это первая ступень. Если она может направить энергию правильно, то знакома она с Сейдом или нет, но у неё будет как бы девяносто девять фасолинок. То, что кажется тебе пренебрежимо малым, в итоге из каждодневных мельчайших удач складывается в целый поток. Как каждодневное упражнение. Чуточка. Но каждый день. Всего десять минут. Одна двенадцатая от одной двенадцатой твоего дня. Но за счёт каждого и каждого дня, год за годом, эти десять минут приносят успех. Каждый день поднимать новорожденного телёнка. Сам не заметишь, как через пару лет будешь тягать над головой огромного взрослого татунка.
Нинсон не помнил, что означало это слово. Ни на материке, ни на островах оно не использовалось. Но в прериях что-то значило. Очевидно, обозначало какого-то зверя.
Из тьмы появилась Тульпа. Она была растрёпана и весела.
Ингвар лишь считаные разы слышал, как она смеялась в голос. Женщина размахивала ополовиненной бутылью. Вначале Ингвар подумал, что это вино. Но потом по специфическому горькому запаху опознал красный туйон — крепкую ядовитую настойку, которую в малых дозах принимали, чтобы подстегнуть воображение и поймать видения. Обычно мистически-эротическо-бессодержательные. Эликсир фей. Судя по тому, что он плескался, как обычное вино, это был разбавленный вариант.
— Чуть не пропустила ваши посиделки у костра. — В другой руке позвякивала бусинками чёрная курительная трубка драконьей кости. — Аха-ха, Ингвар, непробиваемый ты Великаша, ну как же ты не понимаешь-то, а? Каждый Лоа — это своя частичка Сейда. Своё состояние ума для написанной главы. И неважно, какая это глава. Писят там седьмая или шисятая! Не-ва-жно! Мой гроб ещё шумит в лесу! Игн… Гагн… Игагн… Ингвар! Мой. Гроб. Клять! Ещё! Шумит! В лесу!
Хорн немного подвинулся.
Похлопал по утоптанной земле рядом с собой.
— Иди сюда, хорошая ты наша. Присаживайся. Послушай тоже, да? Послушаешь меня? Может быть, отдашь мне… — Первый Лоа потянулся к бутылке.
— Даже гроб, клять, шумит! Не трогай меня, конский янь!
Хорн ненадолго остановился, но потом решительно ухватился за бутылку:
— Отдай!
— Нет, это ты послушай! Великан вас всех ща порвёт, ясно?
Глаза Хорна застыли в недоброй готовности.
Ветвь отодвинул миски, которыми занимался. Неторопливо вытер о ляжки перепачканные в золе и жире руки. Потом быстро поднялся и попытался выйти из шатра, проскочив мимо Тульпы. Но женщина преградила ему дорогу. Она дотронулась до костяного амулета на шее. Её пальцы ещё не коснулись птичьей головы, а Ветвь так отшатнулся, что чуть не потерял набедренную повязку. Тульпа всунула ему в руки потухшую трубку.
— Великаша, надо почувствовать оргон, чтобы понять его. Тьфу. Надо понять оргон, чтобы почувствовать его. Нет… Как же там было? Надо добыть его! Вместе с Лоа. Хорн — Охотник. Он именно что добывает свой Сейд. Находит его. Дэя — Мать. Она рождает его. Рождает оргон, понимаешь?
Тульпа звонко похлопала себя по широкому кожаному поясу.
— Выращивает. Воспитывает. Луг куёт Сейд. Вытёсывает его из оргона. Навван его слушает и поёт. Кинк пожирает и выпивает Сейд. Доля его покупает и продаёт. Ной его ловит и заготавливает. А Макош наливает и готовит. Инг читает оргон и пишет Сейд. Ишта любит его. Желает его. Желает, понимаешь?
Тульпа с силой потёрла кожаный пояс. Рука оставляла мокрые разводы, искрящиеся в пламени костерка.
— Сурт поджигает и прожигает Сейд. А Шахор молчит и помнит о нём. Все по-разному. Но все суть одно. Они черпают из разных источников. Но одну и ту же воду.
Женщина жадно присосалась к горлышку и сделала несколько больших глотков красного туйона. После этого у неё перехватило дыхание, и она закашлялась.
— Нет, кажется, перепутала. Из одного источника, но разную воду. Разная вода? Нет, совсем глупо звучит. Наверное, всё же первый вариант…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Ингвар во все глаза смотрел на Тульпу. Он ещё не видел её такой. Она была в своих всегдашних шнурованных сапожках, в короткой кожаной юбке и полосатых штанах под просторным платьем. Её одежды пахли каркаде. И этот, для кого другого едва различимый аромат, для Нинсона превратился в навязчивую бордовую нить.
Каркаде не перебивал другие запахи, но пересекал их пунктиром, даже теряясь в них, он не пропадал, а сшивал их, как не пропадает ушедшая под ткань нить. Каркаде пронизывал и дым костра, и копчёный запах мяса, и промокшую от пота рубашку Тульпы. Но рукава её рубахи и ворот были пропитаны горьким ядом туйона.
Женщина рьяно жестикулировала.
С её рук летели сладкие красные капли.
Это немного настораживало Первого Лоа.
Хорн старался не подавать вида. Только улыбался в бороду.
Тихонько переговаривался со своим прислужником Ветвью.
Хотя Нинсон прекрасно видел, что за этой ухмылкой Великий Охотник прячет тревогу. Ингвар сам всегда старался поступать так же, если был встревожен. А ещё Хорн боялся.
То ли Тульпу.
То ли за Тульпу.
Но его отношение к женщине было густо замешано на страхе.
Ингвар различил этот страх на лице Лоа, когда Хорн отвлёкся.
Глава 61 Причина Добряка
Глава 61
Причина Добряка
Ингвар вглядывался в лицо куклы.
От прикосновений она вздрагивала. Бесстрастно, инстинктивно, как вздрагивает безголовая змея, если ткнуть в неё факелом. Нинсон не знал, сможет ли это искорёженное тело хоть когда-нибудь отзываться иначе.
В компании этой девочки было не то чтобы неправильно, а просто странно тосковать о придуманной Тульпе или переживать из-за искалеченного правого плеча. Или же переживать из-за каких-то ещё мелочей. В самом же деле мелочей — стоило только сравнить.
Не учи судьбу плохому. Вот уж воистину. Кукла сидела без одежды с самого утра, и было очевидно, что ей холодно. Но замёрзшая девочка не делала ни малейшей попытки укрыться шкурами, которые валялись прямо перед ней, стоило только протянуть руку.
— Привет. Меня зовут Ингвар.
На тонкий подход было мало времени.
Соберись! Найди силы на одну улыбку.
На одну. Дальше пойдёт легче. Должно стать.
— Как меня зовут?
— Инг-вар.
Это и было первое слово, что она произнесла. Дырочки от иглы над губами стали кровить. Нинсон увидел обломки жёлтых зубов и понял, что девочка не ответит на улыбку, но надо было продолжать.
— А тебя?
— Грязь, — уверенно произнесла она.
— Тебя так зовут? Что ж…
Ингвар давно не спал, на глазах выступали слёзы. Давно не спал.
— Так, ладно. Буду звать тебя Грязнулька. Потом подберём тебе другое имя.
Великан указал пальцем на девочку.
— Грязнулька.
Девочка кивнула.
— Ты знаешь, как зовут меня?
— Ингвар.
— А тебя?
— Грязнулька.
— Молодец. А теперь, Грязнулька, скажи мне: ты знаешь, как зовут лошадок?
— Бэкки, Мэкки, Фэкки, Рэкки.
— Какие красивые имена, — подивился Ингвар.
Хотя, конечно, не могут такие имена быть у всех четырёх.
Особенно учитывая фриза, стоившего как целый дом, или кохлани с длинной родословной. То были прозвища, которыми девочка называла лошадей. Если ей давали общаться с животными, то они узнают знакомого человека и гораздо охотнее подойдут к ней. И откликнутся на эти ласковые имена.
— А вон та?
Ингвар указал на видневшуюся среди берёз пегую тарпанку. Кобыла не убежала. Может, боялась уходить далеко от людей. Может, шлея с поперечной веткой запуталась в зарослях.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Бэкки.
— Приведи Бэкки сюда, пожалуйста. Понимаешь?
— Поняла.
Провожая взглядом белую спину в лиловых разводах, Ингвар подумал, не убежит ли она. Почему-то казалось, что нет. Хотя обычная пленница, скорее всего, запрыгнула бы на лошадь и дала дёру. Чем избавила бы Нинсона ото многих моральных дилемм. Лишившись лошадей, он бы мог с чистой совестью забыть и про старика, и про девочку. Пешком отправиться к порталу, а оттуда уже в Вэймут.
