как уже признавался, я себя не утруждал.
«А спортом вы занимаетесь?»
«Нет, на него времени тоже не доставало».
«Обязательно займитесь, – Владимир Владимирович великодушно снизошёл до меня советом. – Мы очень любим спортсменов, спорт помогает ненадолго отключаться от работы, чтобы потом возвращаться к ней с новыми силами. У нас регулярно проводятся соревнования и внутри министерства, и между органами власти. Это укрепляет корпоративный дух и позволяет эффективнее взаимодействовать друг с другом».
«Непременно над этим подумаю».
«Подумайте-подумайте. Я тоже подумаю».
Наша встреча продлилась не более 10 минут, однако из его кабинета я вышел абсолютно опустошённым и с чувством, будто только что окунулся в огромный чан с дерьмом, хотелось принять ванну и смыть с себя позор. Отец ждал меня в машине, на его вопрос: «Ну, как всё прошло?» – я ответил: «Вроде бы неплохо», – и мы отправились восвояси, два сельских дурня, отец и сын, ездивших с челобитной к большому начальству, которое даже не соблаговолило сразу дать им ответ. На обратном пути язык у отца развязался, как это обычно случается после сильного волнения, он много говорил о той самой Марии Павловне, что она нам в общем-то никто, подруга тётки моей матери, которую я, по его словам, вряд ли помню, поскольку в последний раз мы с ней виделись, когда мне было 19, что никто ничего не обещал, просто организовали встречу, что никого ни за что ещё не «благодарили», что, если захочу, есть шанс устроиться в другое министерство, но, правда, только через некоторое время, а пока придётся потерпеть, что матери сейчас звонить не надо, расскажем по прибытии, и прочее. Казалось, он меня утешает в то время, когда моё состояние можно было охарактеризовать как угодно, но только не расстроенностью, ибо в успехе я практически не сомневался. И я оказался совершенно прав, вечером позвонила Мария Павловна и сказала собирать документы, Владимир Владимирович меня «вполне охотно» порекомендует. Отец засиял, а я ощутил укол в сердце. Значит всё-таки я серость, бездарность и посредственность, раз то ухоженное животное почувствовало родство со мной и даже выскоблило из своей гнилой, дряблой, опустошённой душонки совет заняться спортом, что совсем неудивительно.
Но сильно расстраиваться мне было некогда и незачем, ибо место, где я работал ныне, являлось ещё хуже того, куда стремился. За день я собрал все необходимые бумажки, вновь взял отпуск за свой счёт, отец вновь отвёз меня в город (да, тогда он почти что водил меня за руку, и ему это нравилось), чтобы я их сдал, и принялся ждать даты конкурса на замещение вакантной должности. Перед ним и во время него я опять волновался так, как не волновался ещё никогда в жизни, чёрный пафос иллюзии чрезвычайной значимости и важности творимых в здании министерства дел, сыграли надлежащую роль. Я чувствовал своё полное бессилие и безраздельную власть надо мной холодного зверя, которому безразличны человеческие судьбы, который радуется людским неудачам, они щекочут его ледяные нервы, не привыкшие ощущать что-либо, который с удовольствием проглотит и переварит тот ошмёток биомассы, коим я являлся в его белых слепых глазах. Мне стыдно и горько описывать произошедшее, мне бы этого очень не хотелось, но ничего не поделаешь, я только тем себя и мотивировал, что желал запечатлеть свою трагичную, полную разочарований жизнь, чтобы о ней осталась память, и невыносимый позор тоже имел место. Я ничем не отличаюсь от прочих лиц на этих страницах, я так же жалок, сир и убог, мелочен и самолюбив, и в преследовании собственной выгоды допреследовался её до конца, собственного конца.
XLVII
Эпизод начался за неделю до конкурса, мы с отцом опять приехали в город, он вновь водил меня, совсем уже не маленького мальчика, за руку, очень бережно, с любовью и сугубо родительским волнением на мою же погибель. Конечно, он не знал, чем это кончится, хотел мне только добра плюс вывести нашу семью, как ему казалось, на новый, более высокий уровень, с помощью брата или сестры проделать подобное надежды уже не оставалось. В городе мы оказались субботним утром, чтобы подыскать и снять мне квартиру. По предварительной договорённости с агентством недвижимости нам показали несколько вариантов в разных районах, однако выбрать пришлось самую дешёвую, почти на окраине, разбитую и в очень плохом районе. Хозяйка, пожилая, седая и неряшливая женщина, сказала, что в квартире бывают проблемы с тараканами, но она расставила ловушки. Однако мы показным образом не унывали и усиленно уверяли друг друга, что квартира понадобится мне только для того, чтобы в ней ночевать (впоследствии так и получилось), а на выходные я буду ездить домой, благо, недалеко. Мы расплатились, нам передали ключи, и в следующий раз я там появился только в четверг вечером, а на пятницу был назначен конкурс. Теперь я приехал на автобусе один с минимумом вещей, смеркалось, душный и оживлённый вечер в городе производил раздражающее впечатление, но разгонял грусть, забивая мрачное волнение вглубь тревожного сердца. Автовокзал находился на другом конце города, я садился в маршрутку в одиночестве и пока минут 40 добирался до места назначения, в неё входили и выходили люди, ехавшие с работы уставшими и раздражёнными, но встречались и светлые молодые и юные лица, по одному или парочками, хорошо одетые и весёлые, в противоположность мне в невзрачной одежде и уставшему с дороги, их сегодня вечером ждали свидания, и я им завидовал. Выйдя на своей остановке, когда почти стемнело, я очутился в непривычном для себя положении среди многоэтажек, в одной из которых мне предстояло ночевать. Во времена учёбы в вузе я никогда не задумывался о своих ощущениях, не анализировал их и порой совсем не замечал, тогда для меня главным являлось общение и развлечения, поэтому чувство одиночества, свободы и безразличия в городе, живущем собственной жизнью, точнее, жизнями сотен тысяч своих обитателей, впервые и крайне отчётливо проявилось именно сейчас, когда я шёл по нужному адресу, поднимался в грязном лифте на свой этаж, открывал дверь в убогое помещение, оказавшееся единственным другом и убежищем на сотни километров вокруг. Устало обведя глазами обстановку при свете лампы в прихожей, а от входной двери можно было увидеть всё жилище целиком, ещё не понимая того значения, которое оно приобретёт в моей жизни, я небрежно начал осваиваться. Небольшая комнатка со старым кожаным диваном, крошечным телевизором на стене, креслом и журнальным столиком из-за тусклости лампы в стеклянном абажуре на потолке выглядела очень мрачной, как притон. Стены её были окрашены белой краской. Зато санузел освещался ярко, все трещины, паутиной покрывавшие и плитку, и ванну,
