британской армии во время Американской революции, почитает Англию «своим домом».[334]
Приезжавшие из Америки в конце Американской революции черные лоялисты присоединялись к тысячам чернокожих, уже живших в Англии. Оценки общей численности черного населения Англии в последней четверти восемнадцатого столетия колеблются между пятью и двадцатью тысячами.[335] Точное число мы никогда не узнаем, потому что систематической фиксации расовой принадлежности тогда не существовало. Крестильные записи детей редко содержали данные о цвете кожи или этническом происхождении, хотя в записях о крещении взрослых они часто указывались. Если бы, например, мы не знали из внешних источников, что Игнатий Санчо и его жена Анна имели африканское происхождение, мы не смогли бы заключить это из записи об их бракосочетании. Не узнали бы мы о расовой принадлежности Санчо и из избирательных бюллетеней, которые он как владелец имущества[336] подавал на двух выборах в парламент от Вестминстера. Еще больше усложняет дело принятая в восемнадцатом веке терминология. Поскольку черный относилось как к цвету кожи и волос, так и к географическому происхождению, черными часто называли и уроженцев Индийского субконтинента, и североамериканских индейцев. Социальный и правовой статус значительного числа тех, кто именовался черными в Англии восемнадцатого века, также был весьма неопределенным. Местных рабочих называли слугами вне зависимости от того, получали они плату или нет, поэтому часто невозможно определить, кто из них являлся рабом. Многие черные находились в некоем промежуточном состоянии между рабством и свободой, не получая «ни кнута, ни жалованья», как выразился один историк.[337]Другой же классифицировал их как «рабов-слуг», подчеркивая их двусмысленный статус.[338]
Многие из чернокожих, оказавшихся в Англии до 1780-х, прибыли туда из Америки как домашние слуги или моряки. В семнадцатом веке черные слуги стали довольно дорогостоящим и бросающимся в глаза признаком благосостояния и имперских связей, экзотическим колониальным товаром, доступным сначала только богачам. Чернокожие мальчики и мужчины пользовались особым спросом в качестве слуг в богатых домах с великосветскими претензиями, особенно в роли дворецких или лакеев, благодаря чему часто близко соприкасались с публикой. На протяжении восемнадцатого веке черные слуги сохраняли свою привлекательность как символы высокого положения: Санчо служил дворецким у герцога Монтегю; Кугоано был слугой Ричарда Косвея, главного художника принца Уэльского. В 1772 году Эдвард Лонг заметил, что черные слуги в Англии служат «более для похвальбы, нежели для какой-либо достойной цели».[339] Но, подобно другим изначально роскошным колониальным товарам, таким как кофе, чай и табак, к концу восемнадцатого века черные слуги стали встречаться и в более скромных домах. Паскаль купил Эквиано в подарок своим кузинам. Гравюры Хогарта показывают, что ко второй трети столетия черные обнаруживались уже во всех слоях общества, включая и бедняков. Но где бы они ни находились, они выделялись цветом кожи. Намного больший спрос на чернокожих слуг, чем на служанок, привел к гендерному дисбалансу в сообществе черных рабов-слуг Англии. Вследствие этого пары из черного мужчины и белой женщины встречались куда чаще, чем обратный вариант. На такие пары обращали внимание, но весьма редко осуждали. Например, нет записей, свидетельствующих, что женитьба Эквиано в 1792 году на англичанке привела к какой-либо дискриминации в отношении него, его жены или их двух дочерей.
По окончания службы в королевском флоте или на торговых кораблях чернокожие моряки получали в Англии расчет наравне со своими белыми товарищами по команде. Эквиано и его собратья, черные писатели Бритн Хэммон, Джеймс Альберт Юкосо Гронниосо и Джон Маррант – самые известные примеры бывших матросов африканского происхождения.[340] Черным морякам из Африки уступали числом черные из британской и португальской Ост-Индии – ласкары[341], обычно попадавшие в Англию на кораблях королевского флота или Ост-Индской компании. В Public Advertiser за 7 января 1786 года объяснялось, что ласкары, многие из которых «не знают ни нашего языка, ни страны», оказывались в конечном счете в Англии, «нанявшись на наши корабли вместо английских моряков, умерших в Ост-Индии». Они также заменяли моряков, покинувших корабли, чтобы попытать удачу в Индии. В том же выпуске Public Advertiser некий «Веритас»[342] одобрял Ост-Индскую компанию за заботу о нанятых ласкарах: «Каждый черный, поступающий на службу в Ост-Индскую компанию, находит пристанище в Степни[343], в специально выделенных для этого жилищах, и получает шиллинг в день на все время пребывания в нашей стране, пока Компания вновь не заберет его на обратный рейс. Это непреложный факт. Те же, кто попадают в Англию на военных кораблях, остаются, к величайшему позору нашего Правительства, безо всяких средств существованию». Однако другой автор отмечал, что каково бы ни было предоставляемое компанией вспомоществование, вид «несчастных ласкаров… коих часто можно встретить побирающимися на наших улицах», свидетельствует о его недостаточности. «Веритас» справедливо указывал на то, что компания была обязана заботиться о своих служащих во время их пребывания в Англии. Со своей стороны, ласкары обязывались вернуться в Индию на первом же судне, на котором потребуются компании. Но, поскольку на практике компания имела дело с частными грузовладельцами, споры о том, кто должен нести ответственность за ласкаров, не были редкостью. И часто на отправлявшихся в Индию кораблях попросту не нуждались в их услугах.[344]
Всего через несколько лет после Американской революции черные как африканского, так и ост-индского происхождения, или имеющие эти корни оказались в столь же отчаянном положении, что и многие белые в пору послевоенного экономического спада. Британия восемнадцатого века не была современной страной социальных гарантий. Национальное правительство не заботилось о поддержке обездоленных или занятости безработных. Пропитание, кров и работа для неимущих, согласно законам о бедных, зависели от местных властей, дополняясь нерегулярными пособиями от частной и организованной благотворительности. Но чтобы воспользоваться помощью, предусмотренной этими законами, необходимо было обладать «местожительством», то есть иметь отношение к приходу, обязанному поддерживать своих бедняков, зачастую путем предоставления им занятости в местном работном доме. Белые и черные, родившиеся за пределами Англии и не проработавшие в каком-либо приходе по крайней мере год, по закону считались лицами без корней, а потому не могущими рассчитывать на помощь местных властей. Поскольку большинство черных лоялистов не утратили во время Американской революции никакой собственности, очень немногие из них могли рассчитывать на компенсацию от Комиссии по американских претензиям[345]. У ласкаров же было еще меньше надежд на закон о вспомоществовании в их трудном положении, очевидном для многих. В Public Advertiser от 16 марта 1785 года некто «Сенеке»[346] был «поражен количеством несчастных, называемых ласкарами, встречаемых замерзающими и голодающими на улицах».
