можно было заставить подчиниться государственной власти, но эти города испытывали трудности с обеспечением иммигрантов необходимыми услугами и работой.
Старожилы Израиля не обращали внимания на новых иммигрантов. Уриэль Симон так описал отчуждение между двумя мирами:
Человек едет в поезде и видит пейзаж своей страны и в ней маабару. Маабара с ее многочисленными сверкающими жестяными лачугами, скученными вокруг вонючих уборных, кажется раной на теле. Растрепанные дети, одетые в лохмотья, стоят у дороги и машут ему ручонками. На мгновение их глаза встречаются, и он видит блеск их глаз, но не поднимает руки в ответ. Он предпочитает оставаться чуждым и отстраненным, боится контакта[165].
Лагеря иммигрантов и маабарот были отдельным миром, с которым контактировали лишь немногие израильские старожилы. Они читали в газетах о том, что там происходило. В статьях описывалась чужая, устрашающая страна: мусор и грязь, убогость, апатия, праздность и деградация.
Старожилы смотрели на трудности абсорбции как на часть страданий, необходимых для достижения Земли Израиля. «Когда мы приехали в эту страну» стало модной фразой, которую старожилы использовали для оправдания трудностей, с которыми столкнулись новые иммигранты. Старожилы уже вынесли собственные невзгоды и не хотели возвращаться в режим чрезвычайной ситуации; на самом деле провал мер жесткой экономии отчасти был выражением их бунта против навязываемых им новых указов. Драматические описания лагерей и маабарот в прессе не вызывали сочувствия к иммигрантам, а скорее вызывали чувство отчуждения и страха, как если бы лагеря представляли опасность для заселенной страны. Образ иммигрантов как грязных и страдающих хроническими и другими заболеваниями только усиливал этот страх. Когда в стране разразилась эпидемия полиомиелита, некоторые говорили, что иммигранты привезли болезнь с собой.
Ветераны ишува встревожились: находится ли сионистское предприятие на грани банкротства? Неужели эти волны иммиграции, о которых они не просили, собирались затопить страну? Даже Бен-Гурион, безоговорочно поддерживавший продолжение иммиграции, писал:
Возникающий еврейский народ, о котором думал Герцль и на чем он строил свою сионистскую политику и деятельность, на самом деле был еврейским народом в Европе… Государство было создано и не нашло людей, которые его ждали [то есть люди, которые ожидали государства, погибли]. Сотни лет перед еврейским народом стоял вопрос или молитва: можно ли создать для народа государство? Никто не осмелился задать страшный вопрос – найдутся ли люди для государства, когда оно возникнет? И этот вопрос, по сути, является вопросом вопросов к основанному в наше время Государству Израиль[166].
Предполагалось, что Израиль будет современным государством, ориентированным на Европу и Запад, но теперь он застрял в трясине иммигрантских лагерей.
Негативные образы иммигрантов – например, «человеческая пыль» – не различали людей, переживших Холокост, и иммигрантов из исламских стран. Сможет ли старожил ишува сформировать эту огромную человеческую массу по своему собственному образу? В многочисленных статьях в прессе выражалась обеспокоенность по поводу того, что может произойти: «Привлечение десятков, если не сотен тысяч людей, непригодных для Израиля, не укрепило государство, а также не принесло пользу ишуву, но и не дало лучшей надежды для будущего, а также не принесло пользы самим людям, которые во многих случаях гораздо более несчастны и озлоблены здесь, чем когда-либо среди своих заграничных соседей», – написал Шмуэль Усышкин в Haboker. Причем клеймили иммигрантов не только правые, представленные Haboker. «Ишув со множеством больных, деградировавших и необузданных элементов не выдержит ожидающих нас социальных испытаний и проверки на безопасность… Подрыв здоровья, психологического и морального равновесия ишува – ядра будущих поколений – это безрассудство, которое быстро отразится на нас ужасным образом», – утверждала Davar[167], газета партии Mapai. Серия статей журналиста Ha’aretz Арье Гельблума, который провел месяц в иммигрантском лагере под видом репатрианта, произвела общественный фурор. Он использовал негативные стереотипы для описания всех иммигрантов, но худшие приберег для жителей Северной Африки, особенно для выходцев из Марокко. Даже репортеры, защищавшие иммигрантов, не старались изо всех сил хвалить их. Но в то время как Гельблум полагал, что этих невежественных, примитивных людей невозможно изменить, другие считали, что посредством образования и терпеливого формирования своей личности эти иммигранты могут быть превращены в достойных граждан.
В одной из своих статей Бен-Гурион пишет: «Разрозненные диаспоры [то есть целые общины, такие как болгарские и иракские евреи, которые были ликвидированы путем иммиграции в Израиль] и которые собираются в Израиле, – все еще не народ, а пестрая толпа, человеческая пыль, лишенная языка, образования, корней, традиций или национальной мечты… Превращение этого человеческого праха в цивилизованную, независимую нацию со своим собственным мировоззрением… это непростая задача, и эти трудности не меньше, чем трудности, связанные с экономической абсорбцией»[168]. Эти замечания основаны на двух предположениях. Первое заключается в том, что можно превратить каждого еврея в образцового гражданина, подобного лучшим из ветеранов. Он повторял это снова и снова. Говорят, он ожидал назначения начальника Генерального штаба йеменского происхождения – это было характерно, поскольку Бен-Гурион стремился к формированию единой нации, объединенной в одной культуре, со стандартами, достойными современного мира. Его второе предположение включает признание того, что на начальных этапах абсорбции иммигрантов государство было озабочено исключительно физическими потребностями иммигрантов: крышей, едой, медицинским обслуживанием и минимальным образованием. Оно не предпринимало аналогичных усилий в процессах социализации.
Сельскохозяйственные поселения и развитие городов
Иммиграционный наплыв начала 1950-х годов сорвал планы правительства по распределению населения в стране. Сосредоточение большей части еврейского населения в трех больших городах – Иерусалиме, Тель-Авиве и Хайфе – и в районе между Хадерой и Гедерой[169], казалось, противоречило национальным интересам с точки зрения безопасности, экономики и культуры. Это также казалось ошибкой с точки зрения качества жизни. Арье Шарон, архитектор и директор отдела планирования в канцелярии премьер-министра, разработал план, призванный исправить эту проблему, направив новых репатриантов в развивающиеся районы: Галилею, Иерусалимский коридор и Негев. Шарон объяснил, что в период ишува евреи сконцентрировались в больших городах, потому что не было возможности для расселения во всех частях страны. Теперь это можно исправить с помощью поселений двух типов. Первый тип, сельскохозяйственное поселение, было традиционным сионистским приоритетом. Поэтому было решено, что 20 % населения должны стать земледельцами. Соответственно, за первые пять лет существования государства было основано 500 новых поселений, и в них обосновалось 13 % новых иммигрантов.
Второй тип – городские поселения. Это было нововведение, чего сионистское движение ранее не предпринимало. Хотя большая часть еврейского населения предпочитала городскую жизнь, идеологически город считался препятствием для создания еврея нового типа – теплицей для размножения мелкой буржуазии,
