раз в неделю. В большинстве поселений была медсестра, но врач приезжал только время от времени; у врача, как и у поселенцев, не было машины. Еврейское агентство построило общественные учреждения – школы, синагоги и клубы, – а также постоянное жилье, которое поначалу было очень спартанским. Руководство Еврейского агентства придавало большое значение обучению поселенцев новой, чуждой реальности и работало на их благо. Но в результате поселенцы считали себя не владельцами мелких приусадебных участков, а наемными работниками агентства, освобожденными от ответственности за ферму, ее оборудование и домашний скот. Так, например, в некоторых мошавах поселенцы не ухаживали за коровами, которых им выдали для создания молочной фермы, поскольку эти коровы «принадлежали» Еврейскому агентству. Однако они выкармливали и ухаживали за телятами, которые были «своими». Ели цыплят, выделенных для развития птицеводства. Та же участь постигла семенной картофель. Что и говорить, мошенничество с агентством по поводу количества отработанных трудодней было общепринятой практикой. Власти мало доверяли поселенцам и выделяли землю, предназначенную для них, поэтапно в соответствии с развитием сельскохозяйственных мощностей мошава. Часто происходили столкновения с соседними кибуцами, которые тем временем захватывали землю, а после отказывались вернуть ее мошавам.
Поселенцев от их советников отделял значительный мировоззренческий пробел. Консультанты были воспитаны на принципах коллективных действий – взаимопомощь поселенцев, совместное использование техники и организованный маркетинг через компанию Tnuva (сельскохозяйственный кооператив). Все эти принципы были чужды новым поселенцам. Для них главным были родственные связи. Мошавы, в которые входили люди разного происхождения, так и не стали сплоченными, и в конце концов некоторые поселенцы уехали. Те, кто остался, пытались привлечь новых поселенцев из своих семей. Следовательно, мошав развился на основе расширенной семейной ячейки – hamoula (клан). Вместо группы пионеров, объединенных идеологией, связующим звеном нового мошава стали родственные связи. Советники также пытались внедрить культуру демократии – выборный комитет и переход к самоуправлению. Но во многих случаях внутренние противоречия приводили к частым изменениям в комитете, и потребовалось несколько лет для развития культуры самоуправления. В мошавах, которые действительно стали сплоченными и имели стабильное население, за пять лет сформировалась община и появилось подлинное местное руководство. Эти мошавы стали процветающими еще в 1960-х годах.
Новые мошавы изменили общепринятые обычаи в движении мошавов в частности и в Hevrat Haʻovdim в целом. Они отказались принять маркетинговые методы Tnuva, которые устанавливали цены на сельскохозяйственную продукцию, когда она поступала в город, и задерживали платежи фермерам. Вместо этого мошавники продавали свою продукцию и основали свои собственные закупочные и сбытовые организации, освобождая себя от «опеки» Tnuva. По мере того как социализировались и осваивали экономическую и социальную систему, они вливались в политическую жизнь страны, а в 1960-х годах среди руководства движения мошавов и даже Mapai можно было встретить представителей новых мошавов. В 1970-е годы новые мошавы процветали, и их история считалась большим успехом.
Новые города были основаны одновременно с новыми мошавами. Вопреки плану распределения населения некоторые из них были построены рядом с маабарот. Так, например, Ор-Иегуда был построен недалеко от Лода на базе маабарот в этом районе. Первыми городами, построенными в целях рассредоточения населения, были Кирьят-Шмона и Шломи в Галилее и Йерухам в Негеве. Поначалу в этих городах поселились люди из маабарот, согласившиеся переехать в более комфортные дома. Но подавляющее большинство жителей маабарот предпочли остаться в центре страны.
Конец французского правления в Марокко и опасения по поводу водворения там нового националистического режима вызвали новый приток иммигрантов из Северной Африки в 1954 и 1956 годах. На этот раз власти попытались избежать ошибок, возникших в ходе первой волны. Они заранее проинформировали иммигрантов о трудных условиях и даже заставили их подписать соглашение о поселении туда, куда отправят их власти. Эта волна, насчитывавшая около 70 000 иммигрантов в 1954 и 1956 годах, была направлена в отдаленные районы в рамках операции, получившей название «С корабля в деревню». Некоторые иммигранты отправились в Лахиш в южной части страны – хорошо спланированный район, включавший мошавы и городки. Предполагалось, что в дальнейшем они станут полноценными городами. Ожидавшее их жилье было оборудовано домашней утварью и средствами производства. На протяжении всего этого процесса иммигранты оставались пассивными; их голоса не были услышаны. Женщина описывала свое путешествие в Офаким: «Мы стояли у поручня корабля, и у нас потекли слезы из глаз, когда на горизонте мы увидели гору Кармель. Мы доплыли до Хайфы, и нас сразу погрузили в шаткий грузовик. Мы ехали весь остаток дня. Мы прибыли в мрачное место, не зная, что это такое и как оно называется. Мы отказались выйти из грузовика. После нескольких минут суматохи и споров мой муж Давид был арестован местной полицией. Так нас приветствовали на родине…»[171]
Это описание хорошо отлаженного бюрократического процесса, не оставлявшего иммигрантам шанса избежать проложенного пути, повторяют и сами организаторы: «В годы, когда мы приняли… евреев из Северной Африки, они были как замазка в наших руках. Мы сняли их с лодки и отправили прямо в поселение. Мы не спрашивали их, чего они хотят, и это сработало. Эксперимент со 100 000 человек, отправленных на поселение, удался»[172].
Когда после волны антисемитизма в 1958 году иммиграция из Польши возобновилась, политика распределения населения была приостановлена. Поскольку у многих иммигрантов были родственники в Израиле, landsleit (выходцы из одного города) и друзья, отношение к ним было другим. Более того, в то время как иммигранты из мусульманских стран не могли вернуться на свою родину, чиновники, занимавшиеся вопросами абсорбции, полагали, что евреи Польши или Венгрии (откуда иммигранты прибыли после подавления Советским Союзом восстания 1956 года) имели право выбора: не покидать свою страну, не возвращаться в нее или даже не уезжать в другое место. Следовательно, если власти хотели, чтобы те остались в Израиле и поощряли других иммигрантов из Восточной Европы (всегда была надежда на иммиграцию из СССР), им должны были быть предоставлены соответствующие условия для абсорбции. Таким образом, большинство иммигрантов из Европы осело в центре страны, в то время как отдаленные районы были заселены в основном иммигрантами из Африки и Азии.
Еще со времен мандата на окраинах больших городов были бедные кварталы: Керем-ха-Тейманим возле рынка Кармель в Тель-Авиве, Неве-Цедек и Неве-Шалом на окраине Яффо, а также квартал Хатиква на юге Тель-Авива. В центре города долгие годы стояла Нордия – квартал лачуг, сколоченных из ящиков. После Войны за независимость эти бедные кварталы расширились и даже переместились на новые территории. Во всех городах жители кварталов, пограничных между евреями и арабами, во
