время войны спасались бегством. Большая часть из них нашла убежище в заброшенных арабских деревнях и кварталах, жители которых также бежали. Таким образом, квартал Саламе недалеко от Тель-Авива был построен на месте заброшенной арабской деревни. В самом центре Тель-Авива был основан бедный район на месте деревни Джамусин, новые жители которой отвергли все предложения о переселении. В Иерусалиме были построены Мусрара и Катамон. Во всех этих перенаселенных кварталах стояло ужасное аварийное жилье и не хватало надлежащих государственных услуг. Их преимуществом была близость к центру города, что давало жителям надежду на работу и приемлемый уровень образования. Перенаселенность в этих кварталах еще более увеличилась после того, как многие жители маабарот, городов развития или мошавов решили покинуть места, куда они были отправлены, и искать счастья в большом городе. В бедном районе всегда можно было найти жилье бесплатно или очень дешево.
В 1959 году впервые в истории Израиля вспыхнул социальный протест, сопровождавшийся беспорядками. Его движущей силой стали молодые марокканцы из района Вади-Салиб в Хайфе. Беспорядки стали проявлением негодования молодых людей, которые выросли в Израиле и служили в ЦАХАЛе – некоторые даже участвовали в Войне за независимость, – из-за отсутствия возможности трудоустройства и продвижения по службе, а также неспособности признать их в качестве личностей с соответствующими потребностями. Беспорядки показали, что бедные кварталы на окраинах городов, где сосредоточены молодые люди из этнических общин мизрахи, покинувших маабарот и населенные пункты в отдаленных районах, были пороховой бочкой, способной взорваться в любой момент. Марокканские иммигранты составляли только 30 % жителей Вади-Салиба, но среди безработных и лиц, нуждавшихся в социальной помощи, их было большинство. Протест быстро прекратился после того, как власти незначительно повысили заработную плату рабочих и предоставили детские пособия. Но впервые этническая проблема – связь между этнической принадлежностью и бедностью, этнической принадлежностью и маргинальными группами населения – оказалась в центре внимания.
Сообщения прессы о беспорядках в Вади-Салибе никоим образом не остановили большую волну иммигрантов из Марокко, прибывших между 1960 и 1964 годами. Эти сообщения также не побудили Министерство абсорбции остановить эту иммиграцию, хотя оно считало марокканцев весьма неприятными, видя в них угрозу беспорядков. Исследователь Ярон Цур считает, что, хотя иммигранты из Марокко обвиняли «поляков» – уничижительный термин, охватывающий всех ашкеназов, – во всех своих несчастьях, их отношение к еврейскому государству тем не менее оставалось позитивным и патриотичным. То есть мощь еврейского национализма, усиленная нестабильностью и небезопасностью еврейской жизни в Марокко в сочетании с экономическим кризисом там, была больше недовольства израильскими властями и возмущения их отношением к марокканцам. В то же время решение правительства продолжить иммиграцию для более чем 100 000 марокканских евреев показало, что чувство национальной ответственности выше сомнений относительно характера иммигрантов. Государство Израиль не могло отвернуться от крупнейшей еврейской общины, оставшейся в арабском государстве, чье благополучие висело на волоске и всецело зависело от благосклонности властей. Кроме того, потребность еврейского государства в увеличении собственного еврейского населения была важнее любых социальных или этнических предрассудков.
Большинство иммигрантов 1960-х годов были отправлены в города развития, где они составили основную часть населения. Эти города были спроектированы, чтобы служить посредниками между большими городами и отдаленными сельскохозяйственными районами, а также торговыми и культурными центрами для окружающих кибуцев и мошавов. Проблема заключалась в том, что параллельно с городами развития создавались региональные советы, выполнявшие те же функции. Предполагалось, что города будут городами-садами, но их эстетические стандарты были крайне низкими, так как центры городов не были развиты и не имели никаких коммерческих или культурных услуг. Большинство этих городов оставались небольшими, до 20 000 человек – порог населения, установленный для обеспечения жителей надлежащими муниципальными услугами. Во многих из них не было местного руководства, которое чувствовало какую-либо ответственность перед жителями. Текучесть населения была высока, а попытки привлечь жителей из старожилов ишува не увенчались успехом. Школы стояли пустыми, так как были хуже по качеству, чем школы региональных советов, куда жители кибуцев – и даже новых мошавов – отправляли своих детей. Основной проблемой в большинстве городов развития была крайне ненадежная инфраструктура занятости. Только в конце 1950-х годов с появлением промышленности, включая трудоемкую текстильную промышленность, некоторые города развития смогли вырваться из цикла хронической безработицы и показать признаки роста.
Между городами, конечно, были различия. Беэр-Шева стала столицей Негева и практически полноценно развитым городом. То же самое можно сказать и об Ашдоде, порт дал ему колоссальный импульс для развития, и Ашкелоне, который сочетал в себе туризм и промышленность. Арад и Кармиэль, два последних города развития, которые следовало построить, были заложены при более тщательном планировании, с учетом уроков, извлеченных из предыдущих ошибок. Но только в конце 1960-х гг. города развития, основанные в начале 1950-х гг., достигли стабильности в населении и занятости, в них были построены некоторые объекты культуры. До этого они были бедными и отсталыми, и этот образ надолго закрепился за ними. Иммигрантам из Восточной Европы, в основном из Румынии, изначально отправленным в эти города, удалось покинуть их ради лучших условий жизни. В результате у оставшихся жителей чувства обиды и лишения только усугубились, и в то же время «первые израильтяне» отмечали все усиливающуюся связь между населением мизрахи (преимущественно марокканским) и бедностью и невежеством, царящими там.
Каждая волна репатриации взирает снизу вверх на тех, кто пришел до нее, и попирает тех, кто пришел после. В Израиле процессу абсорбции способствовал национальный дух. Израиль хотел и приветствовал иммигрантов. Государство несло за них ответственность. Оно привлекало иммигрантов и по прибытии распределяло и направляло их. Трудно себе представить какую-либо другую страну, которая так много вкладывала в своих иммигрантов. Таким образом, страна обрела и лавровый венок успехов, и терновый венец неудач. Попытки навязать иммигрантам задачу по заселению окраин – миссию, за которую ветеранское население не взялось бы, – имели некоторый успех, но вызывали сильное разочарование и боль.
Общество, принявшее иммигрантов, не намеревалось унижать их или причинять им вред, используя их как «человеческую замазку». Напротив, оно считало, что чем быстрее сможет вывести этих людей из их патриархальных сообществ в дивный мир современности, тем лучше будет как для них, так и для Государства Израиль. Посему Министерство абсорбции не колеблясь искореняло древние обычаи, ломало вековые социальные структуры и разрушало принятые традиционные порядки. Большинство выходцев из исламских стран любили и уважали религиозные традиции. Основной социальной структурой в этих странах была патриархальная семья. Уважение к пожилым людям, синагога и принятые обычаи – от одежды и еды до свадебных церемоний и религиозных ритуалов – были
