другой, не оставляя без внимания даже самые незначительные сообщения, проверяя, нет ли там чего-нибудь связанного с Ангелосом. Последние дни Измини проявляла особенное беспокойство. Она никому не сказала, что заметила кое-что подозрительное: как-то на днях незнакомый человек шел за ней до самой конторы. За их домом определенно следят, и только что соседка спросила ее об Ангелосе. В этом доме надо быть начеку, здесь всякая мелочь настораживает.
Они оба читают молча. Мать Ангелоса, госпожа Иоанна, сидит, закутавшись в шаль, у другого конца стола. Она то и дело протягивает руку и расправляет страницы, но на самом деле ей хочется хотя бы коснуться этой бумаги, ведь газета — словно таинственное письмо, которое ежедневно приходит от ее сына. А Измини каждое утро дрожит от страха, как бы не появилось страшное сообщение. Это единственный способ узнать об Ангелосе, но лишь плохое. Однако стоит его отцу взять в руки газету, как она успокаивается, потому что этот человек не теряет уверенности, что когда-нибудь восторжествует справедливость. «Аномалия, временное отклонение», — говорит обычно господин Харилаос.
Лукия, сестра Ангелоса, тихонько вошла в кухню. Прислонившись к стене, она встала за спиной матери. Вот уже пять дней, как Лукия живет здесь, но она не проявляет ни малейшего интереса к молчаливому изучению газеты. Измини всегда чувствует, как два глаза наблюдают за ней. Может быть, ей уже нет места в этом доме, раз здесь появилась Лукия? «Кухонную дверь надо запирать», — сказала позавчера Лукия. Пусть Измини почувствует, что не имеет права беспрепятственно расхаживать туда-сюда. Но это ерунда. Лукия много лет провела со своим мужем в провинции и забыла, что здесь еще живы некоторые привычки, более действенные, чем ее капризы.
День начинается с изучения газеты, и жизнь идет своим чередом лишь тогда, когда они убеждаются, что сегодня имя Ангелоса не упомянуто. Здесь они живут давно, и все вещи словно застыли на тех местах, где оказались в 1947 году, в тот день, когда они прочли приговор Ангелосу. И тогда был февраль. Прошло целых семь лет. Теперь на клетчатой клеенке прибавились новые дыры, кастрюли и ложки на кухне потемнели, а руки госпожи Иоанны стали дрожать. «Прочтите мелкий шрифт… повнимательней», — просила она. Однажды господин Харидаос сказал: «Настоящая газета должна сообщать не только факты, но и то, что не произошло, ради спокойствия людей. Последнее, наверное, самое важное». Но какая газета может каждый день сообщать, что Ангелос жив?
Лукия, напевая, сновала по кухне и то и дело хлопала дверцами шкафов. Потом она поставила на плиту кофейник, по-прежнему безучастная к утренней читке. Несколько раз она даже выходила из кухни.
После того как были тщательно изучены все сообщения, вплоть до самых незначительных заметок, отец вложил очки в футляр и сказал с облегчением:
— Все в порядке. Ничего нет.
Тогда заговорила Лукия, словно ждавшая этой минуты:
— До каких пор будет продолжаться эта комедия? Вам еще не надоело?
— Что ты сказала? — спросила изумленная Измини.
Мать тотчас встала и закрыла поплотней дверь, чтобы их не услышали соседи. Ее испугал злой взгляд Измини, и она остановила Лукию. Но та продолжала:
— Я сказала, что этой комедии надо положить когда-нибудь конец. Примиритесь.
— С чем? — спросила Измини.
— Может быть, он давно в тюрьме, а может… Что бы ни было, надо кончать.
Отец растерялся. Побледнев, он смотрел на дочь, точно видел ее впервые.
— Как ты можешь так говорить!
Лицо у Лукии побагровело, она была вне себя. Прислонившись к стене, она словно искала опоры.
— Да. Семь лет — слишком большой срок… Быть может, он уехал, возможно, даже его…
— Нет, — перебил отец, не дав ей высказать до конца ужасное предположение.
— Откуда ты знаешь?
— Если даже его арестовали, — спокойно сказал господин Харилаос, — последует обычная судебная процедура. Он пригласит адвоката, опротестует приговор, появится сообщение… Тридцать пять лет прослужил я в суде, кое-что смыслю…
— Скорей всего, — не унималась Лукия, — он спокойно отсиживается где-то, а вас просто вычеркнул из своей жизни. Нужны вы ему больно… Будто за столько лет он не мог написать вам ни разу два слова, прислать весточку о себе.
— Харилаос, она права, — вступилась госпожа Иоанна. — Два слова, хоть что-нибудь…
— У него, наверно, свои соображения, — сказала Измини. — Он лучше знает, что ему делать…
— Чепуха. Какие у него могут быть соображения? Ты его оправдываешь, потому что тебе это на руку.
— Мне на руку?
— Чтобы думать, что он вернется.
У госпожи Иоанны по лицу текли слезы — она плакала по любому поводу. Кофе вспенилось и убежало. Господин Харилаос пристально посмотрел на всех и заявил безапелляционным тоном:
— У Ангелоса все в порядке, он вернется. Я даже уверен, что это произойдет скоро…
— То же самое, отец, ты сказал в тот день, когда был вынесен приговор…
— Тогда я тоже верил… Но теперь совсем другое дело. Хотя мои хлопоты и не увенчались еще успехом… У Ангелоса все в порядке. Я ничуть в этом не сомневаюсь.
— И я не сомневаюсь, — насмешливо произнесла Лукия. — У него все в отменном порядке, и он не интересуется никем из вас. — Злой огонек зажегся в глазах Лукии, в голосе появились жесткие нотки, она даже зубы оскалила.
— Чего ты злишься? Кто тебя трогает? Какое тебе дело, чем заняты мы? — спросила Измини.
Она встала рядом с господином Харилаосом и особенно подчеркнула слово «мы». Лукия должна понять, что ее отделяет пропасть от прочих членов семьи и она не вправе издеваться над ними.
— Странное дело, — сказал господин Харилаос. — Мы его осуждаем, точно он виноват в чем-то. Раз у него все в порядке, остальное…
— Откуда ты знаешь? — спросила госпожа Иоанна.
— Да, Иоанна, знаю. Даже больше — я убежден. Неужели нам вступать с ним в переписку?
— Ты сам его видел? — ядовито спросила Лукия.
— Раз он говорит, значит, знает, — резко сказала Измини.
— А ты видишься с ним?
— Вот уже пять лет…
— Прекрасный жених! А если он нашел себе другую? А ты все изучаешь газеты!
— Это мое дело. Разве я тебе мешаю?
— Нисколько… Просто глупо терзаться понапрасну, — сказала, пожимая плечами, Лукия. — Удивительно романтично, — прибавила она насмешливо.
Госпожа Иоанна снова расплакалась. Чего они ссорятся из-за мальчика? Если у него все в порядке, пусть скрывается хоть тысячу лет. Господин Харилаос заговорил медленно, с трудом сдерживая волнение:
— Измини любит его. Считай, что она здесь вместо него. Если бы они успели… Это ее дом, Лукия.
— Раз она хочет верить, это ее право. Отсюда никто ее не гонит. Но каждому пора определить свою
