же, как свет нового дня, как предметы, в реальности которых невозможно сомневаться. Она будет ждать его. Хоть ее душу сковывает страх, хоть ей зябко в этом неведомом немом хаосе, она уверена, где-то вне его живет Ангелос.
Измини прислонилась головой к железным перилам.
Люди спят. Спокойные, приспособившиеся к жизни, они знают, что наступающий день они начнут и закончат, как вчерашний. А для Ангелоса этот новый день может неожиданно оборваться. Лучше не упоминать даже его имени: чем больше людей о нем помнит, тем плотнее сгущается вокруг него опасность.
Для Статиса утром завершается вчерашний день. Комната для него — это крыша над головой и постель, чтобы растянуться на ней. Как только он переступает порог, он отрешается от всего. Ему известно, о чем прочтут позже в газетах, и он спокоен. Но сегодня ему вспоминается многое. И, может быть, поэтому еще некоторое время не слышно стука его ботинок; обычно, войдя в комнату, он тут же полусонный сбрасывает их на пол.
Для соседей это сигнал — значит, наступил рассвет.
Андонису, который живет в соседней комнате, пора вставать. Его жена Вангелия расталкивает его, но он бурчит, что уже проснулся, и просит оставить его в покое.
— Но ты же говорил, что рано уйдешь…
— Когда у меня дела, я не жду, чтобы меня будили.
— Почему ты тогда не повернешься на другой бок? Давай поговорим.
— Мне надо кое-что обдумать. Оставь меня…
Андонису совсем не хочется разговаривать. Но в словах Вангелии звучит настойчивая просьба. Ну и пусть, стоит ли обращать на это внимание? Серый свет, расползшийся по стене, как пятна сырости, начинает розоветь, уже надо начинать новый день. Будет очень досадно, если к тому времени, когда совсем растает серая мгла и голоса во дворе сольются с гудками машин и уличным гулом, он не найдет ответа на волнующие его вопросы. Вангелия может подождать, ее глаза и завтра не перестанут блестеть, но она не в состоянии помочь ему: ведь он так и не знает, что следует предпринять, чтобы день не прошел даром. У него осталось на размышление всего несколько минут. Если бы у Вангелии было что-нибудь серьезное, тогда другое дело… Но новый день уже начался.
«И сегодня нет…» — с отчаянием думает Вангелия.
Повернувшись спиной к Вангелии, Андонис наблюдает, как все четче обозначаются предметы вокруг; его не покидает тайная надежда, что она тоже повернется на другой бок и даст ему хоть немного подумать.
— Андонис, повернись, поговорим. У меня серьезное…
— Сейчас не время. Нет ничего серьезней того, что обдумываю я.
— А если есть?
— Поговорим позже.
Глаза Вангелии тускнеют. Она сворачивается калачиком за спиной Андониса. Всем своим существом она ощущает приближение весны. Весь мир для нее сосредоточен сейчас в этих двух комнатах, в том, что у нее перед глазами. Во дворе тишина, там благоухают цветы Измини. Весна бесшумно пробирается сквозь щели в ставнях, ползет по подушке, углу шкафа, по бровям и опущенным векам Андониса. Вангелия, еле касаясь, гладит мужа по волосам, но он отмахивается от нее, как от назойливой мухи. Потом Вангелия приподнимается и, опершись подбородком о его плечо, шепчет:
— Я хочу тебе кое-что сказать…
— Ну так говори, только быстрей.
Но жена, передумав, молчит, и Андонис недовольно морщится.
— Ты будешь говорить? Я не могу терять понапрасну время.
— Ты чувствуешь запах цветов? — спрашивает Вангелия, потому что эти слова легче сходят с языка.
Андонис негодует: в эти решающие для него минуты Вангелия заводит разговор о какой-то чепухе.
А жена, лежа за его спиной, старается не дышать, как провинившийся ребенок, который боится наказания.
— Говори же наконец! — кричит Андонис.
— Когда ты успокоишься, — шепчет она.
— Тогда подождешь, когда у меня будет время.
Андонису хочется сжать лицо Вангелии в своих ладонях и, заглядывая глубоко в ее карие глаза, признаться ей откровенно, что в последнее время он мечется и изводится без всякого толку, что от всех своих «блестящих» дел он лишь устает и до сих пор не справился ни с одним из них, чтобы почувствовать хоть некоторое облегчение. Разве у кого-нибудь могут быть более серьезные и тягостные мысли? «Я бегаю целыми днями, из сил выбиваюсь, язык и ноги не знают отдыха, я кручусь, как волчок, и из тысячи дел ни одно не клеится. Нас могут выкинуть на улицу, меня засадить за решетку, подумать только, я попаду за долги в тюрьму, кровать, на которой мы спим, могут описать. Все возможно. Я не знаю даже, что уготовил нам сегодняшний день. А раз все возможно, то вдруг выпадет удачный денек. Поэтому я не говорю тебе ничего, зачем тебе знать все это? Твоя тревога сломит меня. Я и впредь буду разрываться на части, голова будет раскалываться, ноги пухнуть. Хорошо бы меня сбила какая-нибудь машина; я бы полежал несколько месяцев в гипсе, и у меня была бы по крайней мере возможность спокойно обдумать все. Сейчас я не успею. Мне нужно получить время в кредит. Солгав, я украду его у тебя и у других попытаюсь как-нибудь урвать. Так поступают все. Знаешь? Самый большой процент платишь за время, взятое в кредит. Нет ничего дороже его. Все это очень серьезно. Но никто этого не знает. Итак, производное времени — прибыль, хотя нет, это само время. Какую прибыль может принести время, раз оно сама жизнь? Мне не нужны капиталы, мне необходимо время, и я плачу за него любую цену».
Когда Андонис открывает глаза, Вангелия уже сидит в ногах кровати.
— Мне кажется, прошел первый автобус, — говорит она.
— Грузовик. Я слышал. Угораздило же меня потерять часы! Чего ты встала?
Вангелия понимает, что просить Андониса выслушать ее уже бесполезно. Ведь речь идет не о какой-нибудь торговой сделке, о которой можно перекинуться на ходу парой слов. Он должен быть в хорошем настроении, брови его должны разгладиться, он должен обрадоваться тому, что услышит. Сейчас глаза его опять закрыты, а губы шевелятся, словно он произносит молитву.
Но вдруг он резко поворачивается и зарывается головой в подушку.
По улице едет тележка. Андонис отмечает, что одно ее колесо, по всей вероятности, сломано. Она ковыляет, скребет по асфальту. Если бы человек, везущий тележку, сосчитал, сколько раз она царапнула по мостовой, то он мог бы вычислить длину пути, конечно, если ему известен диаметр колеса (умножить диаметр на 3,14). Но этот человек вычислит путь позже, с помощью вырученных денег. Когда впрягаешься в тележку, знаешь, что твой труд измеряется пройденным расстоянием и
