роль в этой истории… И даже ему самому…
— Но об Ангелосе речь не идет, — сказал господин Харилаос. — У него нет выбора…
Госпожа Иоанна перестала плакать и подошла к мужу.
— Значит, ты виделся с ним и скрыл от меня?
— Иоанна, не требуй никаких объяснений, — сказал господин Харилаос. — Это очень деликатный вопрос, удовольствуйся моим заверением…
— Ты виделся с ним? — настаивала госпожа Иоанна. — Говори же.
— Да. Я виделся с ним.
Все застыли в молчании. Господин Харилаос, возможно, впервые в жизни почувствовал себя на скамье подсудимых. Измини напрасно пыталась прочесть что-нибудь в его голубых выцветших глазах. Госпожа Иоанна стала причитать, что никто с ней не считается, от нее даже скрывают новости о ее сыне. «Разве я не мать?»
Подойдя вплотную к отцу, Лукия посмотрела ему в лицо и улыбнулась.
— Отец, ты говоришь правду?
— Да, — твердо ответил господин Харилаос. — Больше я ничего не могу добавить. У него все в порядке, поверьте…
Но это никого не удовлетворило. Измини пыталась понять, что означал взрыв Лукии и почему господин Харилаос так настойчиво убеждал их, что у Ангелоса все в порядке. До сих пор нельзя было даже предположить, что он встречается с Ангелосом, ведь никогда не ослабевал его интерес к газетным новостям. Каждый день он ждал от Измини какого-нибудь слова, которое родило бы новые надежды; разузнав адреса бывших соучеников и друзей Ангелоса, он не раз посылал к ним Измини. А впрочем, возможно, он видится с сыном. Последние дни господин Харилаос часто пропадает надолго из дому, возвращается взволнованный и потом часами сидит молча. Но глаза его по-прежнему спокойны и ясны.
— Ну, расскажи нам, Харилаос, о мальчике! — попросила госпожа Иоанна.
— Мне нечего вам больше рассказать… — И он разложил газету, чтобы наконец прочитать ее спокойно, как все люди, желающие узнать, что творится в мире. Ведь голову этих людей не сверлит беспрестанно одна и та же мысль.
Лукия принялась насвистывать — нашла тоже время. Она опять поставила на плиту кофейник и чайник. Потом, взяв у отца газету, посмотрела, что идет в кино, и расшумелась, разыскивая коробку с сахаром.
— В вашем сумасшедшем доме ничего не найдешь…
Измини, оскорбленная ее поведением, крепко ухватилась за спинку стула, на котором сидел господин Харилаос, и строго спросила ее:
— А ты как думаешь? Жив Ангелос или нет?
— Неважно, что я думаю.
— Я хочу знать, — настаивала Измини.
— Не знаю, отстань от меня.
— Правда не знаешь или не желаешь думать о нем?
— И то и другое. Тебя это удивляет? — Лукия окинула всех насмешливым взглядом. — Как вы проводите время? Поверяете друг другу свои мысли о нем?.. Раз он вычеркнул нас из своей жизни, я его тоже вычеркнула… Да, я не хочу о нем думать, и мне дела нет…
— Хватит, — прервала ее Измини.
— Ну что ты сердишься, бедняжка, лучше скажи, что ты будешь пить — чай или кофе? Может, ты собираешься передать ему, что я говорила о нем?
— Раз я не вижусь с ним…
— Перестаньте лгать и притворяться! — закричала Лукия. — Все вы видитесь с ним и скрываете от меня. Я поняла это с первой минуты. Неужели вы боитесь, что я его выдам?
Господин Харилаос отложил газету в сторону и молча наблюдал за внезапным взрывом дочери.
— Но я сама разыщу его, — продолжала она. — Для этого я и приехала в Афины. На сей раз я найду его, где бы он ни скрывался. Он нужен мне…
— Это, Лукия, трудно и довольно опасно, — сказал господин Харилаос.
Лукия поправила волосы и презрительно улыбнулась.
— Что я предприму, вас не касается…
— Ты не имеешь права! — закричала Измини. — Он скрывается столько лет, он должен спастись… Твое упрямство может повредить ему, случится непоправимая беда…
— Тогда скажите мне, где он, — потребовала Лукия. — Ты, отец, знаешь.
— Нет, — тихо сказал господин Харилаос и взволнованно скомкал газету. — Это тайна не только моя… Нельзя, Лукия.
Лукия расхохоталась, а потом равнодушно проговорила:
— Ох, и глупы вы, тошно вас слушать…
— Мы оказались глупыми, потому что думаем о человеке… — Измини обвела всех испытующим взглядом и очень тихо добавила: —…которого любим.
Но никто не слушал ее. Лукия, утомленная, молча сидела в углу. Она как будто успокоилась, высказав все, что накипело у нее на душе. Рука у нее дрожала, и кофе пролился из чашки. Затем она встала и шмыгнула в комнату. Что ей нужно от Ангелоса? И почему она с таким раздражением говорит о нем? Господин Харилаос опять развернул газету, за ней не было видно его бледного лица. Пожалуй, самое трудное для человека — поверить в хорошее.
Измини насторожилась: каждый раз, когда разговор заходил об Ангелосе, она волновалась, как бы это не повредило ему. Столько лет оставался в силе молчаливый уговор: ради его блага никогда не произносить вслух его имени. Зачем он понадобился Лукии? Она не первый день здесь и до сих пор не спрашивала о нем, словно забыла, что кто-то еще жил прежде в этом доме. Ведь даже кровать, на которой она спит теперь, принадлежит Ангелосу. Мать настояла, чтобы кровать была всегда застлана, потихоньку от всех она даже меняла на ней простыни — они желтели от времени. Его книги были сложены у двери и прикрыты куском полотна, чтобы не пылились. На шкафу лежали рулоны его чертежей, перевязанные шпагатом. Его фотографий, конечно, не было в доме: Измини предусмотрительно уничтожила их. Еще одна предосторожность. Лишь те, кто любит Ангелоса, хранят в памяти его облик — больше никто.
— Ну, Харилаос, ты так и будешь отмалчиваться? — внезапно спросила госпожа Иоанна.
— Что сказать тебе?
— Неужели ему повредит, если ты поделишься со мной?
Господин Харилаос опять не ответил, и жена раздраженно отодвинула свою чашку. Измини просматривала газету. Госпожа Иоанна хотела непременно узнать все о сыне. Наконец судья заговорил, не глядя на нее.
— Иоанна, я никогда не бросаю слов на ветер. По крайней мере тебе это должно быть известно. За всю мою судейскую практику никто не усомнился в моей честности. И сейчас я заверяю вас: у Ангелоса все в порядке!
Гнетущая атмосфера царила в этом доме. Она сгущалась столько лет, что теперь ничто не могло уже разрядить ее. Их мужество иссякло, осталась лишь пыль, напоминающая о том, как обветшали здесь вещи. Этот дом выделялся и снаружи: он не был похож на другие. Облезлый фасад у него был весь в трещинах, а крыша покривилась. По нему точно прошлась война, но никто не собирался ни сносить его, ни ремонтировать. Хозяин
