Он сжимает руки в кулаки и прячет их в карманы, принимая беззаботный вид.
— Договорились с остальными встретиться в общей гостиной. — На его лице смущение, как, впрочем, наверняка и на моем. — Хочешь присоединиться?
— Нет, — отвечаю я слишком поспешно, все еще ощущая его руку в своей. — А ты иди.
Его лицо расслабляется, кажется, от облегчения.
— Спокойной ночи.
* * *12 апреля 1912 года
На следующее утро я просыпаюсь до рассвета от голодного урчания в желудке. Бесплатная коробка шоколада, которую я без проблем употребила на ужин, если не считать проблемой прилагающееся к ней обязательство встретиться с капитаном, превратилась в приятное, но далекое воспоминание. Желание получить выпечку и чай заставляет меня нажать на кнопку вызова стюарда. Несколько мгновений спустя появляется служанка.
— Чем я могу помочь вам, мадам? — Она отводит глаза от моей вуали.
— Я бы хотела, чтобы мне подали чай с выпечкой через тридцать минут. И не жалейте мармелада. Я буду принимать ванну. Пожалуйста, принесите все сюда и не наливайте чай.
— Будет исполнено, мэм.
Я действительно вхожу в образ. Как легко, должно быть, привыкнуть к тому, что люди прыгают, едва ты велишь. Наверное, это как разнашивать новую шляпку. Чем дольше носишь, тем сложнее сохранить ее прежнюю форму.
Наполнив ванную, я достаю из Библии, которая теперь хранится в сундуке миссис Слоан, фото родителей.
— Доброе утро, досточтимые родители. — Я ставлю фото на столик и начинаю утреннюю разминку. — Джейми злится на меня за то, что я выиграла пари. Но он это переживет. Как всегда.
Однако Джейми все еще держит обиду на Ба. И тот Джейми, которого я знала, никогда так не стремился избавиться от члена своей семьи. Я завершаю разминку и прячу фото в сундук, чувствуя, как сомнения кружат в голове хищными птицами.
Выкинув Джейми из головы, я погружаюсь в пенную воду. Возможность мыться, даже не чувствуя себя грязной, — одно из главных достоинств первого класса.
Булочки уже ждут меня на столе к тому времени, как я выбираюсь из ванны, благоухая бергамотом. Кимоно смотрит на меня из гардероба. Оно, словно дерзкая девчонка, безмолвно спрашивает, действительно ли я та женщина, что рискнет надеть его. Я неторопливо поглощаю сахарную плюшку, а затем булочку с мармеладом, запивая их отличным английским чаем.
Подкрепившись, снимаю кимоно с вешалки. Оно как будто само скользит по моим плечам, обвивается вокруг них, как игривый зверек, устраивается поудобнее. Пуговицы, спрятанные внутри наряда, удерживают вместе его части, а глубокая шляпка-ток цвета павлиньих перьев становится отличным финальным штрихом.
Я ковыляю к зеркалу, ничуть не удивляясь тому, что похожа на тюленя, угодившего в приливную волну.
Это просто платье, — слышу я слова Эйприл. — Предполагается, что ты должна его носить, а не становиться для него вешалкой.
Я расправляю плечи и расслабляю шею. Напружинив ноги и выпрямив спину, смотрю, как отражение в зеркале из тюленя становится павлином. Неплохо. И все равно я накидываю сверху пальто цвета ванильного кекса. Павлин тщательно выбирает момент, когда распустить свой хвост.
Похоже, самое время забрать свой выигрыш.
Солнце все еще не взошло, и коридоры тускло освещены электрическими лампами. Я задерживаю дыхание, проходя мимо каюты мистера Исмея, словно он может услышать мое взволнованное дыхание или ощутить повышение влажности. К счастью, он, похоже, не из ранних пташек.
Я спускаюсь в лифте на палубу Е, поражаясь, каким чопорным кажется коридор первого класса по сравнению со своим неугомонным близнецом, идущим по другому борту — Шотландской дорогой. Коридор выводит меня в Плавники, и отсюда я направляюсь в каюту 14.
Из-за приоткрытой двери, которую я раньше не замечала, — должно быть, кладовой — просачиваются голоса.
— Сам виноват, что тя облапошили!
Я замедляюсь, узнав развязный тон стюарда узкоглазых, Скелета.
— У вас, Бледигов, ума с гулькин нос, не хватает даже на то, чтобы не продуть весь куш за вечер. Господи Исусе. — Шмыг. — Ты позор семьи.
Я поджимаю губы. Бледиг — это тот молодчик, выигравший в тотализатор. А Скелет — хранитель коробки со ставками.
— Он надул меня, клянусь, кузен, — хнычет собеседник Скелета. Может, это Бледиг? Они родственники?
— Тсс, не зови меня так. Хочешь, чтобы все узнали, как ты выиграл?
— Прости, куз… прости. Эти узкоглазые скользкие как угри. Подловил меня на трех девятках. Девятка — мое несчастливое число, ты же знаешь.
Узкоглазые. У меня по коже бегут тревожные мурашки. Я потираю руки, но чувство не исчезает. Значит, Бледиг проиграл все до пенни. Но которому из узкоглазых?
Налитый кровью глаз появляется в дверной щели. Я сдерживаю вдох.
Прежде чем Скелет успевает разглядеть меня, я сбегаю в сторону каюты 14 так быстро, как позволяют проклятые туфли. Не потрудившись даже постучать, я врываюсь в каюту и захлопываю за собой дверь.
Бо смотрит на меня со своей койки, на которой он сидит, опустив босые ноги на пол. Лучик солнца скользит по его скуле, на которой уже пробилась легкая щетина. В его взгляде читается вопрос, но я шагаю прямо к Джейми, развалившемуся на койке, как в гамаке под пальмами. Я тыкаю его под ребра.
Он вздрагивает и распахивает глаза.
— А? Вал, что за черт? — Он утыкается лицом в подушку, но я отнимаю ее.
— Ты играл прошлым вечером?
Он приоткрывает один глаз, морщась от солнечного света.
— Ты играл, хоть и клялся этого не делать. Я слышала, как Бледиг рассказывал Скелету о том, что его провел узкоглазый, и знаю, что это был ты. Просто признайся. — Мой голос натянут и, хотя я стараюсь говорить потише из-за мальчишек, обида во мне разворачивает крылья и точит жало. — Так ты хочешь от меня избавиться.
Джейми трет глаза.
— Я не играл, сестренка, — говорит он спокойнее. Верхние койки скрипят и стонут под просыпающимися мальчишками.
— Тогда кто…
— Это я. — Слова Бо бьют по мне, как та шишка, что я не заметила когда-то.
— Сколько вы заработали? — спрашивает Винк деловито, пусть и только что вернулся из страны снов.
Бо не отвечает, но это и не нужно. Бледиг потерял все до пенни, а значит…
— Два фунта, — устало отвечаю я.
— Так, эти два фунта, да их вчерашние четыре шиллинга. Они сравняли счет. — Голос Олли звенит от изумления. Винк морщится.
Джейми, теперь уже полностью проснувшийся, открывает рот, но не может подобрать слов. Бо виновато смотрит под ноги.
— Что ж, Джейми, надеюсь, тебе понравится блуждать по зарослям.
— Ты о чем, сестра?
— Спроси у своего дружка.
Дверная ручка выскальзывает из моей потной руки, но я хватаюсь покрепче, отчаянно желая выйти. И хотя у золотой рыбки больше шансов уплыть из своего аквариума, чем у меня сбежать с этого корабля, я бегу изо всех сил.
17
![]()
Я спешу по Шотландской дороге, иду на цыпочках, мечтая сорвать эти проклятые туфли и швырнуть в ближайший иллюминатор. Гул, доносящийся из котельных шахт, соревнуется с шумом в моей голове. С чего бы кому-то выбирать унылую однообразную работу, от которой день за днем все больше покрываешься копотью? Где в ней творчество?
Акробатика, конечно, физически сложна, но, по крайней мере, ты можешь увидеть результаты — новый номер, новая вершина, способ оставить свой след. А Джейми настолько одарен от природы, что из утробы матери вылетел почти кувырком, да еще и вытянув меня, вцепившуюся в его лодыжку. В Америке у него будет бескрайнее море возможностей. У нас нет классического образования, но Джейми достаточно умен, чтобы стать служащим. А может, даже ученым.
Что ж, свою жизнь он может выбросить на помойку, но мою — нет. У меня пять дней, чтобы найти и впечатлить мистера Стюарта. Может, меньше, если корабль собирается ставить рекорд ради этой Голубой ленты. Желудок сжимается, словно я укусила недозрелый лимон.
