не видела, шестнадцать лет получается? Все еще представляю его маленьким мальчиком.
— Он стал мужчиной. Я так горжусь вами двумя. Пошли. Пошли поедим.
Ноэль привела Рут в свой любимый паб. Столики тут стояли на деревянном настиле с видом на океан, на пришвартованные в заливе лодки, на птиц, кормящихся у набережной. А вдалеке на отмели в заливе видно было, как пасущиеся лошади бьют землю копытом в поисках воды. Заказали быстро, чтобы побольше поговорить. Ноэль выбрала креветки в панировке и зеленый салат, а Рут — котлеты из голубого краба и кукурузную кашу с чеддером. Обе взяли пиво: Рут — с привкусом персика, а Ноэль — огурца с имбирем.
— Тебе идет, — сказала Рут, — этот городок с крафтовым пивом и модными меню.
— Это все для туристов, — сказала Ноэль. — Но мне правда нравятся пивоварни. Как в большом городе.
— Ты в душе городская.
— Я уже в этом не уверена. Мне тут так нравится.
— А как иначе? — Рут развела руками — вид на океан, мерцающая вода.
— Пока мне хорошо. Но тут одни белые.
— Ты сама такая белая, милая. Уж наверное, ты это теперь понимаешь.
— Может быть, — сказала Ноэль. — Но мой ребенок белым не будет.
— Ты все еще копишь на усыновление? Сделала бы сайт. Для краудфандинга. Бэйли так купил свою ферму.
Рут приехала к Бэйли на ферму в девяноста милях к северо-западу. Когда Рут сказала Ноэль, что будет рядом, Ноэль пригласила ее на обед. Побережье было в противоположной стороне от дома, и возвращаться придется дольше, но Рут сказала, что не возражает. Теперь у них было несколько часов на общение. Ноэль была ей благодарна.
Когда принесли еду, Рут спросила про театр, и Ноэль с радостью все рассказала. Она стала менеджером труппы, и это значило больше, чем на ее последней работе, потому что тут театр был поменьше, а бюджет и вовсе почти отсутствовал. Почти все, кроме нее, работали на полставки. Она сама делала листовки для спектаклей, сама писала пресс-релизы для местных газет. Иногда сама мыла окна, проверяла и устанавливала декорации, обзванивала спонсоров. Еще до того, как в театре поставили первый спектакль под ее руководством, Ноэль уже точно знала, что правильно сделала, переехав сюда одна и сняв квартиру над фермерским домом в нескольких милях от центра. Все время она проводила в театре, а вечерами пила дома крафтовое пиво, бутыль из-под которого пополняла каждые несколько дней в какой-нибудь пивоварне. Она жарила рыбу, варила чаудер, стала мариновать овощи, которые каждую неделю покупала на местном рынке. Ей не хотелось тратить деньги на машину, поэтому она везде ездила на велосипеде. Ноги у нее стали шире, крепче, руки покрылись загаром и веснушками. Одиноко — да, монотонно — да, но без унылой тоски Золотого Ручья. Она никого не ждала — ни мужа, ни будущего, ни улучшенной версии себя. Ее жизнь стала компактной и завершенной. А когда появится ребенок, она окружит его жизнью, которую уже построила для себя. Она будет растить его в своей квартире, приделает небольшую коляску к велосипеду, будет брать его с собой в театр, будет кататься с ним на каяке на побережье.
— Ты справишься сама, — сказала Рут, хотя Ноэль ничего не говорила. — Это не так тяжело, как говорят. Нелегко, но тяжело и трудно — разные вещи. Ты же знаешь, что Бэйли — любовь всей моей жизни.
Ноэль кивнула, хотя ей трудно было это слышать. Ей хотелось, чтобы Рут сказала, что и она ее любовь, но она знала, что не имеет права такого желать.
— Давно видела мою маму?
— Недавно столкнулась с ними с Хэнком в торговом центре. Ходила в салон, — Рут показала на свой жгучий блонд. — И вдруг натыкаюсь на них — покупали подарок Альме и Диане. Она мне сказала, что они только что взяли собаку из приюта, и Лэйси хотела купить ошейник. Собаку назвали Принцессой. Представляешь? Твоя мама очень изменилась.
— Может быть. Я не замечаю.
После операции Лэйси-Мэй стала носить в городе рыжеватый парик. Теперь ждали, не вырастет ли опухоль снова, а пока она ушла с работы в магазине, заявив, что жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее на закупку товаров. Иногда она помогала Диане в садике, потому что, по ее словам, ей нравилось проводить время с собаками — они напоминали ей Дженкинса. Альма теперь приходила к ним в гости на обед; Лэйси-Мэй угощала их кофе и десертом.
— Мы все учимся на своих ошибках, Ноэль. Она не будет вести себя с Альмой, как ты с Нельсоном. Честно, я поражена! Альма мало того что женщина, так еще и другой расы.
— Да, но это не то же самое.
Рут непонимающе нахмурилась, и Ноэль решила еще немного надавить.
— Она не черная, это не то же самое.
Рут улыбнулась и скептически покачала головой, как будто слова Ноэль совершенно абсурдны, но спорить с ней не имеет смысла. Она была снисходительна, она не собиралась отказывать Ноэль в праве на эти глупые идеи. Она снова принялась за свои крабовые котлеты. Ноэль понимала, что такой ее жизнь и будет, пока она сохраняет связи с людьми, которых знала с детства. В чем-то они будут казаться продвинутыми; они будут поражать ее своей видимой осведомленностью, своим интересом к последним новостям из мира расовой и гендерной идентичности. Как-то раз она даже слышала, что Лэйси-Мэй назвала себя белой гетеросексуальной женщиной. Но их всегда будет возмущать любое покушение на их мир — каких звезд теперь ставят на роли во франшизах, которые они раньше обожали, какие люди смеют выступать с маршами, жаловаться и ходить на выборы. Они будут оберегать все, что у них было, каждую мелочь, как будто их жизнь — награда за победу и никто не имеет права на нее покушаться. Они никогда не признают, как охотно они играли свои роли.
За все те годы, что Рут любила ее, звонила ей время от времени, посылала открытки на Рождество, она очень редко спрашивала про Нельсона, не просила поговорить с ним, передать привет. Люди с такой легкостью готовы были не видеть никакой подоплеки в своих предпочтениях, как будто это чистые производные их желаний
