видные деятели земства, начиная с председателя «Объединения» Д. Н. Шипова, входили в «Беседу». Обе организации были родственны. И та и другая отражали общие настроения земства в медовые месяцы его возрождения после 1880-х годов. Они верили в будущность земства, думали, что в
его развитии спасение России. Они не отвергали сотрудничество с властью и не искали союзников среди Ахеронта. Какие бы ни были между земцами различия в зависимости от взглядов, возраста и темперамента, в
этом они не расходились. Долгая практическая работа в рамках легальных учреждений в этих взглядах их воспитала; в них была настоящая
земская линия.
Таковы были настроения земства, когда С. Ю. Витте вынудил у государя разрешение приступить к широкому обсуждению нужных преобразований в России и согласие привлечь к этому делу представителей русской общественности. Судя по настроению земских людей, сотрудничество было возможно. Конечно, под поверхностной коркой земской России, под pays legal[542], была вся страна, в которой были другие настроения, чем у земцев; там были и революционные партии, и революционные лозунги, и благоприятная для них революционная атмосфера. Но страна ими охвачена еще не была. Верхний земский слой пока с ними не шел. Революционные предприятия оказались бы обезоружены, если бы правительство сумело примирить власть с разумной общественностью. Все это хорошо понимали. Была в большой моде фраза Бисмарка, напечатанная как эпиграф к изданному в то время собранию сочинений К. Д. Кавелина[543]: «Сила революционных течений не в учении их вожаков, а в небольшой дозе умеренных требований, своевременно не удовлетворенных». Если бы эти требования были удовлетворены, какая преграда была бы ими противопоставлена мечтателям революции! Эти последние, очевидно, стали бы упрекать умеренный либерализм в измене, и это ходячее предсказание, раздававшееся постоянно, было лучшим свидетельством действительности и успешности подобной политики. На это рассчитывал Витте, и для такого расчета основания были.
И в данном случае не нетерпение незрелого общества сорвало эту попытку. Это сделало само самодержавие в лице того, кто представлял его темные стороны, В. К. Плеве. Вина за зло, которое освободительное движение потом причинило России, политически развратив ее передовую общественность, лежит поэтому прежде всего на самодержавии.
Глава XI. Общественность. Витте. Плеве
Тогдашняя общественность навстречу попытке Витте пошла, хотя без энтузиазма. Земцы ему не доверяли после его знаменитой записки о Западном земстве; они, кроме того, были обижены тем, что представители земских собраний в комитеты не были призваны[544]. Но эту обиду они в себе побороли и решили не упускать представившегося случая.
Я тогда еще не был в «Беседе» и не знаю, как там этот вопрос обсуждался. По позднейшей практике не сомневаюсь, что обсуждение линии поведения началось именно в «Беседе»; ее решения позднее были предложены «Объединению». Об одном я слышал позднее, что в «Беседе» было постановление, чтобы все уездные предводители [дворянства], от которых зависело приглашать в комитеты всех, кого они считали полезными, приглашали весь состав уездных собраний. Это действительно имело место во многих уездах.
Но хотя я членом «Объединения» не был, я помню то его совещание, которое Шипов созвал в мае 1902 года, через месяц после убийства Сипягина, чтобы установить земскую тактику в работе будущих комитетов[545]. Я видел тогда некоторых приехавших членов «Объединения». В моей памяти сохранились их разговоры. Помню, с каким восторгом М. А. Стахович рассказывал о деловитости, разумности, лояльности шиповского Совещания и о принятых на нем резолюциях. Земцы были обижены; им было легко ограничиться выражением этой обиды и отказаться от всякого участия в комитетах. Предложения в этом смысле были сделаны, но Совещание на них не пошло. Оно нашло компромисс, способ примирить свой долг отстаивать права земских собраний с отрицанием позднейшей любимой тактики: «бойкота» и «обструкции». Было решено, что приглашенные официальные земские лица будут вносить свои записки в комитеты от своего личного имени, а потом доводить их до сведения земских собраний, чтобы они выразили свое согласие или несогласие с ними.
Затем Совещание утвердило программу, которая могла быть основой для подаваемых в комитет записок. Эта программа явилась как бы резюме общего земского мнения по поставленному на обсуждение России вопросу. Она изложена в книге Шипова «Воспоминания и думы» на стр. 165–168[546]. Программа эта характерна. Совещание понимало, что затруднения сельскохозяйственной промышленности не в одной области агрономических мероприятий, что они только деталь общей политики. И собрание не уклонилось от широкой постановки вопроса. Но его голос был голосом практиков, которые понимали не только что было нужно России, но и что было возможно при тогдашней политической конъюнктуре. Они, конечно, указали на необходимость разрешить крестьянский вопрос, на желательность реформ в области земской деятельности, на малое развитие просвещения. Они не оставили без оценки и тяжесть для населения тогдашней экономической и финансовой политики государства. Но в области более общей государственной политики они были очень осторожны; они указали только на желательность большей свободы печати при обсуждении насущных вопросов государственной жизни. Не было намека на конституцию, на Земский собор или на иную форму народного представительства. Не было помыслов об «известных русских поговорках» или позднейшем фетише — Учредительном собрании.
Поскольку Витте представлял собой либеральное самодержавие, Совещание земцев его целям вполне соответствовало. У них оказался общий язык. Самодержавие получило шанс повторить 1860-е годы. В этом случае успех Витте был бы успехом не только либерализма, но и самодержавия, успехом «либерального самодержавия». Но именно на этой дороге Витте и столкнулся со своим главным противником — Плеве.
Плеве понял, и в этом был прав, что успех Особого совещания о нуждах сельского хозяйства будет победой либерализма; что тот, кто сказал «а», должен будет сказать и «б». Это был тот же спор, который в 1881 году столкнул Лорис-Меликова с Победоносцевым. Плеве не хотел либерального самодержавия. Он решил, что игра становится слишком опасна и что «бессмысленным мечтаниям» положить предел надо сразу. Совещание у Д. Н. Шипова дало ему в руки предлог. Он им воспользовался. Он изобразил перед государем это совещание, во-первых, как незаконное, а во-вторых, как заговор против начинания власти. Он получил от государя полномочия «принять меры». Они были своеобразны. Всем участникам совещания, некоторым лично через В. К. Плеве, а большинству через губернаторов был объявлен «высочайший выговор»[547]. Выговор не имел неудобных последствий для тех, кто его получил, но последствия его для самого самодержавия были громадны.
Сейчас трудно представить себе впечатление, которое вызвал не только в земской среде этот ответ самодержавия. Политическая жизнь была только в зародыше, а активная общественность немногочисленна. События в ней ощущались поэтому особенно
