Всё это началось ещё до школы, когда Малфой решил похвастаться, что якобы лично знаком с рождественским дедом. Я же не постеснялся соврать, что Санта вообще-то чуть ли не мой лучший друг. Так мы и договорились, затеяли небольшой спор. Обменялись желаниями о подарках, и тот, кто смог бы его исполнить, победил бы.
В тот год мы оба получили то, что хотели. Малфой — метлу, а я — рояль прямо посреди гостиной в нашем доме. К слову, я так и не научился на нём играть… Но это не отменяло того факта, что наш спор не разрешился.
Так «традиция» и затянулась на десяток лет. И каждое Рождество с наших уст слетала фраза «С рождеством, друг», а после следовало желание, которое мы должны были передать Санте. Сначала это были игрушки, мётлы, какие-нибудь редкие книги. Потом девчонки… И так до шестого курса, пока Малфой не загадал смерть Волдеморта. На седьмом — смерти всех Пожирателей, чтобы больше никогда ноги их не было в его поместье, чёрт побери.
И всё исполнилось. Всё, блять.
Судьба явно решила посмеяться над нами и осуществить то, о чём мы станем жалеть.
Интересно, что бы Драко загадал в этом году?
Вряд ли осмелится это сделать, после такой-то промашки. Но всё же…
Что бы он загадал?
Я почувствовал себя лучше. От воспоминаний о детстве даже руки перестали цепляться за пиджак и ровно опустились. Но опустились не обречённо и не понуро. Не сдаваясь. Напротив, я был готов встретить ту самую финишную черту, перешагнуть через неё и будь что будет. Никто больше не посмеет решать за меня. Я сам обязан выстроить свою жизнь.
Бросив взгляд на толпу у дверей в Большой зал, я приметил ослепительно красивую блондинку в ярко-алом платье. Она уверенно шла вперёд, лавируя между оживлёнными группками людей. Разрез на её длинном платье оголял бедро, ткань колыхалась в такт с её лёгкими шагами, и я всегда буду поражаться тому, как можно так грациозно ходить на ахренительно высоченных каблуках. Как вообще в них можно ходить?..
Но Дафне, казалось, всё нипочём. Уголки её губ приподнялись, стоило ей заметить меня, и внутри тут же расползлись приятно согревающие волны. У меня не было ни единого шанса, чтобы не ответить ей взаимностью. Но улыбка наверняка вышла идиотской, потому что на лице тут же отразилось, как сильно я обескуражен тем, насколько шикарно она выглядела. Да я и не пытался этого скрыть.
Теперь мне вообще не хотелось от неё ничего скрывать. Больше никакой лжи и утаек.
До сих пор не верится, что такая ослепительная девушка могла влюбиться в меня. И более того, простить мне все ошибки. Быть рядом. Поддерживать, несмотря ни на что.
Даже убить ради меня. Спасти мою никчёмную жизнь, которая теперь полностью и без остатка в её руках. И даже если она решит выбросить её, я приму это. Сделаю всё так, как она захочет. Просто потому, что если бы не она, то меня бы уже давно не было в живых.
Никогда бы не подумал, что я способен на такие чувства. Что они будут переполнять меня, выливаясь за края. И раньше я был готов называть эти ощущения как угодно, наивно полагая, что слова любовь не существует. Что всё это идиотская имитация, спектакль двоих, чьи судьбы невольно переплетаются, вынуждая послушно отыгрывать свои роли.
Так я думал в свои тринадцать, когда стал замечать, что мой взгляд задерживался на белокурых волосах чуть дольше положенного. Когда я почувствовал её запах на совместном задании по чарам и непроизвольно нарёк его восхитительным. Когда кулаки сжались, стоило Нотту пригласить её погулять на выходных у всех на виду, а затем услышать собственный облегчённый выдох после того, как Даф отказала.
Всё это казалось чем-то эфемерным. Чем-то, что скоро пройдёт, и я должен буду продолжить спектакль. Быть с кем-то другим, наслаждаться свежими эмоциями, вновь и вновь менять свою роль. Надевать новую маску, чтобы не заскучать.
Но это не проходило. А даже, напротив, разрасталось. Оседало где-то на подкорке сознания, как необходимость, пока я старательно не думал о своих престранных ощущениях.
И поэтому на пятом курсе, когда мы вышли из бара Билли, в моей голове не было никаких мыслей о несуществующей любви и чувствах как таковых. Мне просто захотелось. И я просто подошёл к Дафне и накрыл её губы своими, подчиняясь какому-то необъяснимому желанию внутри меня. Абсолютно ни на что не надеясь.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Но она ответила.
И это, блять, так осчастливило меня, что я до глубины души поразился, как человек вообще может испытывать настолько сильные положительные эмоции.
Но тогда я не понимал, совершенно не осознавал, что нашёл любовь. Ведь в моей картине мира её не было. Была симпатия, была страсть, привычка, одержимость. Но не любовь. Я считал это бредом и просто наслаждался каждой минутой с Дафной. Мне было хорошо.
Как вообще шестнадцатилетний мальчишка может понять, что он однолюб? Как он может поверить в то, что именно с этой девушкой он захочет провести всю свою жизнь? Ведь любой здравый человек, наделённый хоть каплей реализма, лишь посмеялся бы и саркастично бросил что-то вроде «главное — верить».
Люди приходят и уходят. Чувства угасают. У моей мамы было столько романов, что я ещё лет в восемь сбился со счёта новых «пап». Число явно перевалило за то, до которого я вообще мог досчитать в те года.
Но Дафна оставалась рядом. Все эти года расшатывала мой эмоциональный диапазон до предела так, что я изо дня в день убеждался в том, что с ней просто не бывает скучно. Что к ней нельзя привыкнуть.
Что от неё не захочется уходить.
Война всё расставила по местам. Открыла мне глаза, вынуждая обнаружить в них бревно, что я не замечал до этого. И когда первая мысль с начала битвы за Хогвартс стала о том, чтобы отправить Даф в безопасное место, когда мне вообще было плевать на всё, включая свою жизнь, лишь бы уберечь Дафну, до меня всё-таки дошёл смысл слова любовь. И я был бы полным глупцом, если бы не пытался сохранить её всеми силами.
Это всё, что у меня осталось. Но этого достаточно, чтобы оттолкнуться с мёртвой точки, вынуждающей меня чахнуть, и начать строить что-то новое. Жизнь, в которой я буду счастлив.
С ней — непременно так и будет.
В голубых глазах плясали ласковые искорки, а светлые кудри аккуратно спадали на плечи. Она подошла ко мне, и я, подарив себе секунду форы, чтобы восхититься её красотой вблизи, притянул Даф к себе, обнимая за талию.
— Мерлин, ты выглядишь… потрясающе, — на выдохе зашептал я где-то около её уха.
Дафна легко рассмеялась, кладя ладони на мои плечи и чуть отстраняясь, чтобы подарить мне ещё одну улыбку.
— А ты кажешься немного грустным, — проговорила она, чуть склоняя голову к плечу и внимательно всматриваясь в мои радужки. Словно могла видеть насквозь всю мою душу, открытую для неё нараспашку. Вынуждала меня тонуть в голубых омутах.
— Уже нет, — я усмехнулся, оставляя на её щеке невесомый поцелуй и вдыхая такой родной чуть сладковатый запах её цветочного парфюма.
— Это хорошо, — протянула Дафна, игриво дёрнув бровью, когда её рука скользнула вниз под мой пиджак, комкая рубашку на спине и притягивая меня ещё ближе. — Канун Рождества — не время для грусти.
Её дыхание опалило щёку, пока Дафна сильнее вжималась в меня. Она чуть вильнула бёдрами, проходясь низом живота по моему паху. С уст слетел сиплый выдох, и мне пришлось сжать губы, чтобы сдержать непрошенный стон удовольствия, когда член призывно дёрнулся от её бесстыдных движений.
— Кажется, кто-то соскучился… — заключил я, не в силах унять улыбку на губах.
— Ну конечно, я соскучилась! — Дафна вздохнула, прекращая свою сладостную пытку. — Мы всю неделю провели за книгами и попытками скрыть состояние Гермионы. Я даже не почувствовала праздничного настроения, хотя так люблю Рождество, представляешь? — она немного грустно улыбнулась, принимаясь осматривать колонны в зале. — Украшала тут всё в перерывах между уроками, и… ничего. Только усталость. Как будто и не праздник вовсе.
Я легко коснулся её подбородка, возвращая взгляд голубых радужек к себе.
