так свыкся со страхом! Могу ли я контролировать его проявления, бороться с опасностями, порождаемыми страхом?»
Он еще раз осмотрел замок. Проверил, входит ли кончик ножа в нарезку винта.
В полдень кто-то тихо постучал в дверь. Неужели пришли за ним? Ангелос окаменел. Опять стук. Скрипнула задвижка. Он затаил дыхание. В комнате была мертвая тишина.
— Статис, Статис, — послышался голос Измини.
И опять тишина. Ангелос закрыл глаза, кровь стучала у него в висках.
— Статис, открой… мне надо сказать тебе всего несколько слов…
Ангелос собрал все свои силы, чтобы держать себя в руках. Опять раздался стук в дверь. Ему хотелось закричать, но челюсти его сомкнулись, он не издал ни звука. Измини здесь, рядом, их разделяет только дощатая дверь. Он даже чувствовал прикосновение ее горячей ладони к доскам, ее прерывистое дыхание. Стоило ему подать голос, даже шепотом попросить о помощи, как кончилась бы эта мука. Но позор тебе, если она узнает, что ты столько времени находился здесь.
Шаги Измини удалились, и Ангелос, совершенно разбитый, опустился на стул. Эта девушка любит и ждет его. Со своим многолетним ожиданием она тоже как бы в неволе. Все свои надежды, как и Ангелос, она возлагает на то, что он выживет. «Измини в отчаянии, а я дал ей уйти».
Взгляд его упал на майку. Опять красное пятно на сердце. Он продолжал брить вторую щеку и старался не смотреть в зеркало на свой лоб, особенно на точку в центре, над сросшимися бровями.
Андонис и Евтихис вернулись в полдень в отличном настроении. Они заговорщически переглядывались и с восторгом вспоминали, как ловко удалось им все уладить. На площади Омония они пропустили по стаканчику узо за дальнейшие успехи. Евтихис, захлебываясь от восторга, сообщил Мэри, что они дали задаток за станки, но она не поняла его сразу, и он прокричал ей это в самое ухо — может быть, так до нее скорее дойдет.
— Где Вангелия? — спросил Андонис.
— Поехала к своей тетке, в Холаргос…
Андонис зашел к Евтихису, и они принялись строить планы.
— Мы разберем вот эту внутреннюю стенку, и у нас будет просторно, — сказал Евтихис.
— Все должно поместиться.
— Вполне согласен с тобой, дружище… Здорово ты его обошел!
— Ну что тут такого! — скромно возразил Андонис. — Обычный шантаж. Он попал в переплет, а мы извлекли выгоду. Проще простого.
— Ха-ха! Ну и молодчина ты! А когда ты застращал его тюрьмой, он затрясся от одной мысли, что его могут туда упрятать. Ловко ты ему все расписал!.. Он совсем скис, когда услыхал, что, опозоренный, помрет за решеткой…
— А разве не так?
Евтихис весел. Они, пожалуй, смогут приобрести три станка.
— А вечерняя смена у нас будет?
— Пока нет, дорого стоит.
— Ты прав. И спать нам не дадут: над самым ухом будут стучать машины… Да для двухполотных ткацких станков и не потребуется много рабочих.
Андонис спросил, есть ли у Евтихиса деньги, чтобы поскорее уплатить Иоаннидису долг за несчастного владельца станков.
— Не беспокойся…
— Я займусь этим. Ты не знаешь, какой твердый орешек мой друг Иоаннидис. Я выручил его однажды в тяжелую минуту жизни, и он теперь у меня в руках.
— Значит, полный порядок. У нас под боком будут станочки, и мы будем спать спокойно. С зарей придут мастера и запустят их. Целый день рабочие будут на глазах, знай, распоряжайся ими. И не придется уже бегать до одурения по городу. Ох, скорей бы! Уток, основа! Челнок снует туда-сюда, машина дает хлеб. Не так ли?
— Приблизительно так…
— Пожалуйста, не умничай. Именно так. А к вечеру наденем новенькие костюмы и прошвырнемся с моим другом Андонисом, прихватим и наших дамочек. А ты, братец, закинешь подальше свой портфель. Мне опостылело видеть тебя с ним день и ночь. Тебе цены нет! Я уверен, в один прекрасный день ты… Тебе со мной будет хорошо, твое слово для меня закон, ты человек стоящий, я в тебя верю…
Открылись железные ворота, и появился Симос; в руках у него была картонная коробка. С мрачной физиономией медленно шел он по двору. За ним, тоже с коробками, плелись Иорданис и Фанис. Они поставили коробки перед дверью Андониса. Глухим, сдавленным голосом Симос сказал:
— Жалко, столько добра пропало!
Они принесли еще несколько коробок. Но не успели сложить их, как разъяренный Евтихис, точно почуяв серьезную опасность, набросился на своих друзей.
— Забирайте их прочь! — вопил он. — Хоть кровь из носу, но спустите их все до единой. Идиоты, ублюдки… Без денег лучше не возвращайтесь.
— Что ты орешь?. Никто их не берет, — сказал Иорданис.
— Проваливайте! Чтобы к завтрашнему дню их не было.
Вся троица недоумевала, с чего это он так разъярился. Кричит, точно эта тухлятина — его собственность. Напротив, Андонис, господин Андонис, человек разумный и образованный, стоит молча, правда несколько растерянный, и, вытягивая шею, хватает ртом воздух, точно его душат.
— На вас и положиться нельзя, ничтожные людишки. Я еще подумаю, понадобитесь ли вы мне в мастерской… Мы дали сегодня задаток за ткацкие станки…
И тут, наконец, раскрыл рот Андонис.
— Ладно, ребята, оставьте коробки. Не кричи, Евтихис, конец света еще не наступил. Парни сделали все, что могли. Что зря надрываешься…
Приятели Евтихиса, почувствовав облегчение, составили коробки во дворе. Молча принесли остальные, и вскоре вся партия консервов опять оказалась перед дверью Андониса. Парни ушли, и Андонис, не произнеся ни слова, покидал кое-как коробки в комнату. Банки вылетели из разорванных коробок и с грохотом рассыпались по полу. Андонис вошел к себе и бесшумно притворил дверь.
Вангелия застыла на пороге, увидев, что Андонис сидит, понурившись, на коробке, обхватив руками голову, а вокруг него весь пол усеян консервными банками и пустыми коробками. Отшвыривая их ногами, она прошла по комнате. Андонис умоляюще посмотрел на нее.
— Ни о чем меня не спрашивай, — пробормотал он.
— Открыть окно?
— Делай что хочешь.
Вангелия не знала, как поступить. Она стояла рядом с ним среди банок с яркими этикетками.
— Сядь, — сказал он. — Не смотри на меня так.
Что ни предприми, беды не миновать. Воздух пропитан пылью, нечем дышать. На тебя устремляется поток консервных банок — этой гнили, и ты погружаешься в него. Гнилью отдают твои слова, вещи, мысли. Нет ничего настолько стойкого по своей природе, что со временем не распространяло бы удушающий запах тлена. Омерзительная вонь бьет тебе в нос; в горле щекочет.
— Зачем ты это сделал? Разве ты не знал, что они испорчены? — спросила Вангелия с убийственным простодушием.
— Молчи. Если
