— Хотел перед вами извиниться.
— За что? — я начинал потихоньку догадываться, но очень боялся снова ошибиться.
— При проведении проверки я был вынужден исполнять рабочие обязанности. По отношению к вам или вашим подчиненным ни одного камня в ваш в огород от меня не было. Только работа. Ничего личного.
— А сейчас вы…
— В отпуске.
Наконец-то у меня полностью сложилось представление об Андервуде до самого донышка. Я смог лишь потрясенно вымолвить:
— Я подозревал, но…
— Просто у вас отличная интуиция. Верьте ей. Так вы принимаете мои извинения? — полковник продолжал пронизывать меня взглядом.
А я с изумлением в ответ всмотрелся в Андервуда и попробовал прощупать его эмоции. Робкая надежда на понимание, почти загнанная в самую глубину, тщательно подавляемое разочарование в самом себе, сложносоставное чувство уважения и вины, перемешанное с удовлетворением от хорошо выполненной работы и четко выраженное сожаление о том, что ему не удастся прикоснуться к работе Корпуса. И… Что? Завидует мне и моим ребятам? Считает нас героями? Серьезно? И только краешком мной задетая крошечная частичка всего поистине вселенских масштабов объема его знаний, опыта, чувств и того остального, что можно назвать его личностью и душой — вот тут, прямо у меня дома, ожидает от меня одобрения или порицания? Я просто не мог поверить и очень медленно проникался ролью вершителя судеб.
После долгого молчания, когда Андвервуд уже извелся в ожидании моего вердикта и собирался встать и уйти, приняв мое безмолвие за ответ, я, немножко его помучивший неопределенностью, лучезарно улыбнулся и огласил решение:
— Принимаю. Я так в людях не ошибался…
— Дайте угадаю, с момента предательства Максимиллианы? — прервал меня полковник и грустно улыбнулся одними глазами: — Вы правы, конечно. Если б я раньше знал…
— Иногда ждешь чудес, а их не случается, — согласно подхватил я, окончательно оттаивая. — Но не в вашем случае. Сама колония — чудо, люди у меня — чудо, мир вокруг — чудо из чудес. Где-то мироздание должно было нас всех по носу щелкнуть. Это я про Макс. А вы — просто уникум. Вот насколько мне было паскудно от ошибки с ней, и насколько замечательно от ошибки с вами, я вам и выразить не могу.
Польщенный Андервуд усмехнулся, а я с возрастающим чувством уважения к многоликому полковнику преисполнился желанием любить всех вокруг, пока не взвоют от моей доброжелательности, и предложил:
— А давайте мы вас ходить по Шестому научим. Сколько вам отпуска дали?
— Две недели.
Я кожей чувствовал, как полковник наполняется до краев неукротимым желанием почувствовать себя первопроходцем, хотя бы на предательски короткий отпускной срок, и появляется в нем чуткая, хрупкая надежда на чудо, так похожая на хрустальный мир Шестого, что я совершенно очаровался. Вот это у нас будет опыт! Все обзавидуются, заодно и ребятам докажу, что люди могут быть совершенно не такими, как кажутся, и что в людей надо верить так же, как и в мир, и своему чутью доверять не помешает.
— Вот и договорились. Легко не будет, не обольщайтесь. Завтра жду в офисе к девяти. Начнем с повторения обзорной лекции, в поле прогуляемся к концу недели…
— И вы на меня не в обиде? — с подковыркой прищурился недоверчивый Андервуд.
— Это почему еще не в обиде? Конечно, я обижен! Да я просто в бешенстве! Вы же меня почти до суицида на почве алкоголизма довели. Вот за эти две недели я на вас и оторвусь, — продолжая счастливо ухмыляться, радостно заявил я. Конечно, я помнил ту яму, в которую полковник меня загнал, но удовлетворенность от извинений из его уст испытывал такую, что решил не возвращаться к пережитому. Зачем спотыкаться о прошлое, если намерен идти вперед и с песней в светлое будущее? — И не думайте, что сможете отвертеться!
Проверяющий только головой изумленно покачал, а я протянул ему ладонь:
— Честер Уайз. Будем заново знакомы?
Андервуд молча ответил рукопожатием и кивнул мне с признательным выражением лица. В чувства я к нему на этот раз лезть не стал — сам разберется.
* * *
— Знаете, кто к нам сегодня приедет? — спросил я ранним утром следующего дня у оперативников интригующим тоном.
— Андервуд, небось, — отозвался Берц.
— Ну так неинтересно, — практически расстроился я. — Откуда ты знаешь?
— Чтоб такой репей и просто так отцепился? — ответил вопросом на вопрос Берц.
Я только головой покачал: когда я из госпиталя на работу приполз, мы вопрос Андервуда не стали детально обсуждать, а позже я и сам не захотел, все откладывал обстоятельные разборки на потом. Оперативники тоже молчали — ждали, пока я сам дозрею.
— Я вам такой сюрприз хотел устроить…
— И устроишь, — Берц загадочно улыбнулся, и я в ответ поднял брови в немом вопросе. — Только не нам, а ему. Мы-то знаем, что он дурака валял, и ты теперь наверняка знаешь, раз с видом заправского интригана за час до начала рабочего дня прибежал. А вот он о том, что мы его за нос водили, пока тебя с Тайвином не было — нет.
— Серьезно? — я ушам своим
