— Зато она объясняет полученные им травмы, ведь так, доктор Шелтон? И с пятном крови на запястье тоже все понятно. — Кэролайн выдержала паузу и добавила: — Разумеется, если это пятно не было тем самым следом от выстрела.
Шелтон пристально посмотрела на нее.
— На его запястье не было никаких следов от выстрела. Поверьте мне, мистер Ариас мог стрелять из этого револьвера только при одном условии: если у него на руке была перчатка.
— Но тогда, — возразила Кэролайн, — у него на руке не было бы этого таинственного пятна. Появление которого вы так и не смогли толком объяснить, вы согласны?
— Мне трудно объяснить это, как вырванный из контекста факт. В совокупности же фактов, думаю, это не столь существенно.
Паже понимал, что на допросе Шелтон Кэролайн вряд ли наберет еще очки. Он видел, что адвокат собирается с мыслями; для нее была важна эффектная концовка.
— Однако данное обстоятельство играло существенную роль в вашей первоначальной версии, не правда ли? По которой мистера Ариаса бьют по лицу, и он летит через столик.
Элизабет секунду колебалась, затем едва заметно кивнула.
— Пожалуй, — признала она. — И сейчас я понимаю, что несколько опрометчиво пыталась связать все факты воедино. Однако моя позиция сводится к одному: результаты медицинской экспертизы — отсутствие на руке убитого брызг крови, частиц ткани и порохового следа, травмы на его теле, положение орудия убийства — не дают оснований считать это самоубийством. — Шелтон помолчала. — И еще одно. Застывшее выражение ужаса в глазах мистера Ариаса.
Ни единый мускул не дрогнул на лице Кэролайн. Пожалуй, лишь Паже догадался, как она сожалеет теперь, что задала этот последний вопрос.
— А вам не было бы страшно, — спросила она, — если бы вы готовились свести счеты с жизнью? Пусть даже это было бы вашим добровольным желанием?
Шелтон на минуту задумалась.
— Мне трудно представить себя в подобных обстоятельствах. Однако я могу допустить, что мне действительно было бы страшно.
— Полагаю, и мне тоже, — тихо произнесла Кэролайн. — Благодарю вас, доктор Шелтон. У меня больше нет вопросов.
Этот акт остался позади.
Шелтон покидала свидетельское место, глядя прямо перед собой. Паже окинул взглядом скамью присяжных. Он заранее мог сказать, чему будут посвящены выпуски новостей: Кэролайн и у ее ног — Виктор Салинас. В то же время, рассматривая членов жюри, Паже чувствовал: в их глазах Рикардо Ариас все больше предстает невинной жертвой убийства.
3
На следующее утро Виктор Салинас, казалось, задался целью доказать, что Рикардо Ариас рассчитывал жить вечно.
Он пригласил давать показания Лесли Уорнер. Заняв место свидетеля, бывшая учительница Елены поправила длинную, с цветочным орнаментом юбку, провела кончиками пальцев по браслетам на запястье и радостно улыбнулась членам жюри.
— Кретинка, — пробормотал Паже. — У меня до сих пор не укладывается в голове, что она могла отдать Елену на заклание Чарлзу Монку.
Кэролайн согласно кивнула.
— Будь я на месте Терри, я бы тоже влепила ей пощечину. Однако расплачиваться за это тебе.
Уорнер смотрела на Салинаса с выражением участливого внимания. Задав ей несколько предварительных вопросов, Салинас неожиданно спросил:
— Вы ведь собирались встретиться с мистером Ариасом, не так ли? На другой день после того, как его последний раз видели живым?
Учительница помрачнела.
— Да, это так. Мы хотели поговорить о Елене.
— Были ли вы удивлены, что он не пришел? — Салинас, тщательно подбирал слова: — Зная мистера Ариаса, вы подумали, что это на него не похоже?
— Ну да. — Лесли бросила короткий взгляд в сторону присяжных, словно желая убедиться, что они слушают ее. — Когда мы в школе первый раз проводили родительский день, мистер Ариас рассказывал мне о Елене, о том, как он гордится ее богатым воображением и хочет всячески развивать его. В тот день и во время последующих встреч и бесед с ним Рики — мистер Ариас — проявил себя как преданный и ответственный отец.
— Как часто вы беседовали с ним? — поинтересовался Виктор.
— Сначала мы встречались с ним раза два-три. — Потупившись, Уорнер принялась перебирать браслеты. — Позднее, после одного случая с Еленой, он заходил или звонил по крайней мере раз в неделю. Или я звонила ему сама. То есть я знала, что опекуном является мистер Ариас — к тому же он был весьма заботливым отцом.
Глаза Кэролайн недобро сверкнули.
— Могу поспорить — она без ума от этих педагогических советов с глазу на глаз, — прошептала адвокат.
Паже усмехнулся, Кэролайн обладала превосходным чутьем, и он понял, что теперь она что-то затевает.
— Этот случай, о котором вы упомянули, — проговорил Салинас. — Не могли бы вы остановиться на нем подробнее?
«Начинается», — подумал Паже.
— Конечно, — стараясь сохранять сдержанность, произнесла Уорнер. — Однажды я нашла Елену за мусорным бачком; она сняла трусики и показывала одному мальчику свои гениталии. Когда я отвела ее в сторону и спросила, что все это значит, она отказалась со мной разговаривать. Тогда я решила позвонить мистеру Ариасу.
Салинас нахмурился.
— Были ли связаны с этим инцидентом какие-то конкретные опасения?
Лесли, словно копируя Салинаса, помрачнела.
— Проявление подавленных сексуальных желаний — явление довольно распространенное. Как учителю мне приходилось сталкиваться с подобными случаями. Иногда это вызвано простым любопытством; иногда за этим кроются более серьезные проблемы. В данном случае, когда я попыталась поговорить с Еленой, она не могла поднять на меня глаз. Тогда я решила поставить в известность мистера Ариаса. Она запнулась и нехотя добавила: — И, разумеется, мать Елены. Хотя суд назначил опекуном именно Рики.
Паже наклонился поближе к Кэролайн.
— Он использует этот случай в качестве предлога, чтобы потом облить грязью Карло и показать, какой Рики хороший. Мы можем заявить возражение против подобных приемов.
— Только не судье Лернеру, — бросила Кэролайн. — Однако я все же попробую.
— Что вы имеете в виду под «более серьезными проблемами», — спросил Салинас.
Паже начинал нервничать.
Глаза учительницы блеснула торжеством.
— При определенных обстоятельствах такое поведение может указывать на имевший место факт совращения несовершеннолетнего.
Кэролайн вскочила с места.
— Я прошу отклонить данный вопрос, Ваша честь. Мисс Уорнер не правомочна выступать в качестве эксперта. Она не обладает компетенцией, чтобы оценивать, что такое совращение несовершеннолетних, или судить о личных достоинствах Рикардо Ариаса.
Однако Салинас знал, как сыграть на либерализме судьи Лернера.
— Ваша честь, вопрос вполне правомочен, — заявил он в свою очередь. — Мы вправе учитывать опыт мисс Уорнер как учителя. С позволения суда я бы хотел, чтобы этот опыт принимался во внимание в контексте ее бесед с мистером Ариасом.
Лернер нахмурился.
— Я пропускаю этот вопрос, — произнес он, обращаясь к Кэролайн. — Присяжные сами разберутся, есть ли здесь рациональное зерно.
Мастерс села. Кипя от негодования, Паже приготовился к худшему.
Салинас вновь повернулся к Уорнер.
— До этого инцидента случалось ли вам сталкиваться с фактами растления в отношении ваших учеников?
— Да. За время моей шестилетней работы в четырех случаях Комиссия по защите прав детства признавала факты совращения в отношении детей из моего класса.
— Повлиял ли ваш предшествующий опыт на решение сообщить о происшедшем родителям Елены?
— Разумеется. Четверо детей, о которых я упомянула, — три девочки и один мальчик — обнаруживали примерно те же признаки, которые я наблюдала у Елены: беспокойство, невнимательность, равнодушное отношение к сверстникам. Так же как и она, эти дети были замечены в сексуально окрашенных или агрессивных играх. Данный опыт, естественно, заставил меня глубже задуматься о том, что произошло с Еленой.
— Вы рассказали мистеру Ариасу о своих подозрениях?
— Да.
Кэролайн нахмурила брови. Салинас, переводя все время разговор на Ариаса, хотел тем самым подчеркнуть обоснованность опасений последнего: ведь первым, кто поднял вопрос о растлении, был не сам Рики, а заботливый и грамотный учитель.
Паже вдруг осенило, что та драка, которую предсказывал Брукс, вовсе не обязательно выгодна защите.
— И каковая же была реакция мистера Ариаса? — спросила Виктор.
— Он был крайне встревожен. — Лесли помолчала, словно воспоминания причиняли ей боль. — Я помню, он сказал что-то вроде: «Боже мой, Лесли, только не это — несчастная малышка и без того достаточно натерпелась».
