— Ничего подобного. — Глаза Лесли Уорнер сверкали негодованием. — Это были встречи с опекуном ребенка.
— С опекуном, — нарочито спокойно произнесла Кэролайн, — который, как вам известно, и был человеком, покушавшимся на растление собственного ребенка.
— Протестую! — с места воскликнул Салинас. — Ваша честь, это возмутительно. Это необоснованная злонамеренная клевета с целью запутать суд.
Кэролайн резко повернулась.
— Виктор, с того самого момента, как вы появились в этом зале, вам доставляет несказанное удовольствие клеветать на подростка с одной-единственной целью — добиться признания его отца виновным в убийстве. Но, видимо, я ошибаюсь — и клевета из карьеристских соображений уже не является таковой.
— Я возмущен… — Салинас осекся; удар судейского молотка не дал ему договорить.
— Я требую, чтобы вы оба воздержались от личных оскорблений, — заявил судья Лернер, обращаясь затем к Кэролайн: — Допускаю, что ваше замечание уместно — если его перефразировать. Продолжайте.
Кэролайн снова оказалась лицом к лицу с Уорнер.
— Вы когда-нибудь задумывались о том, что мистер Ариас мог покушаться на растление своей дочери? — спросила она тем же сдержанным голосом.
Уорнер молчала, вперившись в нее ненавидящим взглядом.
— Нет, — наконец произнесла она.
— Или что, поговори вы с миссис Перальтой, Елене можно было бы помочь?
Уорнер поморщилась; Кэролайн видела, как с каждым вопросом тают симпатии присяжных к данному свидетелю.
— Я поступала так, как считала правильным, — неохотно ответила та.
Кэролайн смерила ее долгим пристальным взглядом.
— Верно ли будет сказать, — спросила она наконец, — что ваша оценка личности мистера Ариаса целиком основывалась на ваших личных впечатлениях от встреч с мистером Ариасом?
Снова возникла пауза.
— Думаю, я неплохо разбираюсь в людях. Представителям моей профессии свойственна наблюдательность.
«Если, конечно, есть зрение», — подумала Кэролайн.
— Ведь вы ничего не знали толком про его жизнь, правильно? Кроме того, что он сам рассказывал вам?
— Полагаю, это так.
— Следовательно, вы не могли знать, что мистер Ариас делал, когда его не было рядом с вами?
— Нет, не могла.
— У вас нет специальной подготовки в области психологии или психиатрии?
— Нет.
Кэролайн помедлила и, решив, что пора сместить акценты, спросила:
— Вы что-нибудь читали о самоубийствах?
Уорнер смешалась.
— Нет.
— Кончал ли жизнь самоубийством кто-нибудь из ваших близких знакомых?
Уорнер растерянно покачала головой.
— Кажется, нет.
— Тем не менее вы убеждены, что смерть мистера Ариаса не самоубийство?
— Да, убеждена. — Лесли упрямо поджала губы.
Кэролайн повернулась вполоборота; только теперь она позволила себе взгляд в сторону присяжных. Те взирали на Уорнер с нескрываемым скептицизмом; Джозеф Дуарте постукивал себя карандашиком по губам, на которых играла ироническая полуулыбка. Кэролайн поняла, что настало время нанести решающий удар. Обратившись к Уорнер, она неожиданно спросила:
— Ведь вы недолюбливаете Терезу Перальту, верно?
Уорнер часто заморгала, наконец нехотя выдавила:
— Да, это так.
— Чем объясняется ваша антипатия?
В глазах Лесли отразилась напряженная работа мысли; похоже, она решила, что ей предоставляется шанс вернуть утраченные было позиции, и теперь мучительно пыталась понять, с какой стати Кэролайн вдруг пошла на уступки.
— Тереза Перальта ударила меня по лицу, — призналась она.
— При каких обстоятельствах?
— Я находилась в школе, в своей комнате. — Учительница растерянно замолчала, но пути назад у нее уже не было. — Я пригласила полицейских, чтобы они задали Елене несколько вопросов.
— Елене? — переспросила Кэролайн, словно не веря своим ушам. — Той самой? Шестилетней дочери Терезы Перальты?
— Да. — Голос Уорнер заметно окреп. — Примерно за месяц до смерти Рики я как-то заметила, что Елена хандрит; все дети пошли играть, а она осталась в классе. Когда я спросила, что случилось, она ответила, что ее родители ругаются и что она слышала, как миссис Перальта угрожала убить Рики.
— Вам известны обстоятельства, при которых произошла эта сцена?
— Нет. — Уорнер снова начинала нервничать. — Когда я рассказала об этом Рики, он только рассмеялся, заявив, что у его жены отвратительный характер.
— Вы пытались поговорить с миссис Перальтой?
— Нет.
— Предупредили ли вы миссис Перальту о своем намерении напустить на ее малолетнюю дочь полицейских инспекторов?
— Нет.
— В таком случае поставили ли вы в известность директора школы?
— Нет.
— Психолога?
— Нет.
— Вы консультировались с кем-нибудь относительно того, как утрата одного из родителей, который к тому же умер насильственной смертью, могла отразиться на состоянии Елены?
— Нет.
— А относительно того, какие пагубные последствия для девочки может иметь ее допрос полицией?
— Нет.
— И, разумеется, — поскольку вы вообще избегали всяких разговоров с миссис Перальтой — ничего не знали о том, что в то время она уже обратилась за помощью к детскому психологу?
Уорнер точно оцепенела.
— Я поступала так, как считала правильным.
— Вы всегда так поступаете, я заметила, не правда ли? Верно ли, что, прежде чем ударить вас, миссис Перальта спросила, отдаете ли вы себе отчет в том, какое зло причиняете ее дочери?
Глаза Лесли округлились.
— Возможно, она сказала что-то в этом роде.
— На что вы заявили, будто она не имеет права воспитывать дочь и что без Рики Елена осталась одна-одинешенька?
— Да, кажется…
— После этого она ударила вас.
— Да.
Кэролайн смерила ее презрительным взглядом.
— Сколько времени прошло с того злополучного инцидента с пощечиной, — тихо спросила адвокат, — прежде чем вам пришла в голову мысль позвонить в полицию и предложить дать показания, опровергающие версию о самоубийстве?
Уорнер безвольно дернула плечами.
— Точно не помню. Какое-то время спустя.
— А может быть, на следующий же день, мисс Уорнер?
Всем своим видом выражая обиду, Уорнер вскинула голову.
— Как вам будет угодно.
— Не сомневайтесь, мне угодно. — Кэролайн презрительно усмехнулась. — И последнее. Прежде чем ударить вас по лицу, миссис Перальта назвала вас идиоткой, не так ли?
— Да, она это сказала, — оскорбленно произнесла Уорнер.
Кэролайн недоверчиво покосилась на нее и спросила:
— И после этого вы по-прежнему считали ее плохой матерью?
Лишь когда в зале раздался смех, до Уорнер дошло, что над ней зло подшутили, и лицо ее побагровело от злости. Следующим спохватился Салинас.
— Это беспардонное глумление, — гневно заявил он. — Расчетливое издевательство над свидетелем.
Кэролайн обернулась к нему:
— Прошу простить меня, Виктор, — с покаянным видом изрекла она. — Я всего лишь поступала так, как считала правильным.
Кэролайн повернулась спиной к Лесли Уорнер и внезапно перехватила взгляд Джозефа Дуарте, который едва заметно кивнул ей.
Направляясь к столу защиты, Кэролайн Мастерс подумала, что во время процесса случаются моменты, когда кажется, будешь жить вечно.
4
Тереза Перальта сидела в приемной Денис Харрис и, пока та занималась с Еленой, читала отчеты о процессе над Крисом.
Отчеты она получала через Кэролайн Мастерс, которая попросила помощника вести подробные записи всех заседаний. После того как Салинас добился запрета на ее присутствие в зале суда, Терри решила, что должна знать о каждом шаге обвинителя вплоть до того момента, когда ей самой придется занять место свидетеля. Из вступительной речи Салинаса следовало, что обвинение решило сделать ставку на заявлении Рики о совращении. Сейчас, по иронии судьбы, Терри, лишенная возможности самой следить за ходом процесса, ждала у закрытой двери, за которой совершенно посторонний человек колдовал с ее дочерью в надежде установить истину.
Но даже Крис представлялся теперь чужим. И дело было не только в том, что он отказывался комментировать происходившее на процессе. Необходимость сохранять хладнокровие и способность рассуждать как юрист и в то же время постоянная тревога за Карло отнимали у него так много душевных сил, что он, казалось, вовсе не замечает окружающего мира. Терри с трудом верилось, что было когда-то время, когда она всецело находилась в его власти, когда одной его улыбки было достаточно, чтобы в ней снова пробудился вкус к жизни, когда она была убеждена, что достаточно знает его, чтобы разделить с ним свою судьбу. Однако на смену ему пришло другое время, когда ей стало казаться, что в душе у него существуют тайники и Крис никого к ним не допускает.
