религии. Находясь в безопасности в Айове, пока Юлиус был в Торонто, Элоиза думала, что в этом источник их конфликтов – их общим языком был английский, и Юлиус никогда не мог успокоиться до тех пор, пока она не сдастся, а ее это, конечно же, приводило в бешенство.
Той ночью, уложив Розу спать, она сидела у своего старого окна. Западный горизонт расстилался далеко-далеко-далеко, а над ним сияла едва заметная бледная полоска, словно край стального листа. Над ним начинала проявляться галерея звезд, глубокая, широкая и яркая, какую никогда не увидишь в Чикаго, даже над серединой озера. За спиной у Элоизы дыхание Розы стало ровнее, и девочка заснула. Элоиза повернулась и посмотрела на нее. Ей было восемь. Элоиза не верила во Фрейда – на самом деле все это буржуазная чепуха. Но в этот момент она задумалась, могла ли Роза вообще достучаться до своих родителей. Ведь не обязательно иметь эдипов комплекс, не так ли? Не обязательно хотеть убить мать и выйти замуж за отца. Но, наверное, иногда хочется как-нибудь привлечь их внимание.
Как обычно, летом Фрэнк почти не бывал дома. Профессор Калхейн считал, что они добились результата, – ну… или почти добились. Они опробовали полученный ими в июне порох, и он почти не окрасил дуло ружья. Профессор Калхейн схватил Фрэнка за руку и с силой пожал ее, поблагодарив от всей души за то, что он продержался с ним еще год. Ружья утратили новизну, но Фрэнк заботливо чистил их, и на дуле не было заметно почти никакого износа. Главным было воспроизвести именно ту порцию пороха. Фрэнк должен был отслеживать характеристику угля – насколько старыми были стебли, какого сорта и так далее, и селитры – коровий навоз, а чем питались те коровы? В Университете штата Айова это было возможно, равно как и сделать анализ почвы с поля, где росла кукуруза. Возможно, но трудоемко. Так что он не поехал с Хильди в Декору, чтобы познакомиться с ее родителями, и не повез ее в Ашертон. Впрочем, он признался ей в любви. Хильди считала, что одно естественным образом ведет к другому, но Фрэнк с этим не соглашался. И все же Хильди нашла возможность остаться в Эймсе. Она устроилась на работу няней к жене профессора с кафедры физики, которая родила девочку; ее другим детям было всего два с половиной и четыре года. Забот у женщины было по горло, но она жила в большом доме и платила Хильди десять долларов в неделю, а также предоставила в ее распоряжение комнату на третьем этаже. «Она как будто совсем не думала», – заметила Хильди, хотя малыши ей понравились. Ее выходной совпал с выходным Фрэнка, и они поехали на автобусе в бассейн «Карр». Фрэнку нравилось плавать кругами, а Хильди иногда прыгала с доски. Она умела сгруппироваться в прыжке и делать сальто назад. Окружающие не могли отвести от нее глаз. Она была очень красивой, и Фрэнк, возможно, действительно ее любил.
Он не вспомнил о том, что Юнис так и не прислала ему фотографии Лоуренса, пока не увидел ее в столовой в первый день осенней четверти. Он как раз доедал поздний завтрак и поднял голову. Помещение оживленно бурлило, повсюду раздавались приветствия и обсуждались новости. Его взгляд оказался прикован к ней, а она повернулась к нему. Они пристально смотрели друг на друга, но как будто вовсе друг друга не узнавали. Такое впечатление, что он глядел ей в затылок, а она – ему.
В следующий раз он увидел ее на вечеринке общества «Сигма Ню». Джек Смит состоял в «Сигма Ню» и почему-то любил приглашать Фрэнка на вечеринки, возможно, просто чтобы посмотреть, что Фрэнк наденет. Не сказать, что Фрэнк что-то унаследовал от Лоуренса, но у него было два пиджака, которые Лоуренс помог ему выбрать на барахолке, три пары обуви (ему особенно нравилось, когда другие их разглядывали) и четыре галстука. Зато теперь он знал, где раздобыть стильную одежду и лучшие товары, потому что Лоуренс обожал выглядеть стильно. После общения с Лоуренсом Фрэнк даже понимал, как нужно носить шляпу, знал разницу между федорой и панамой. У него была и та и другая. Впрочем, на вечеринки он их не надевал.
Юнис болтала с одним из парней. Она оглянулась на него, потом вернулась к парню, но Фрэнк видел, что она потеряла нить разговора. Он прошел в соседнюю комнату и вышел на веранду – попросту говоря, на крыльцо, но большое и с колоннами. На крыльце парни пили шоты. Он тоже выпил и закурил. Она подошла и встала рядом с ним. Честно говоря, трудно было сказать что-нибудь, если ты упорно отказывался держаться дружелюбно или хотя бы вежливо. Благодаря Уолтеру, Розанне и бабушке Мэри, Фрэнк был хорошо воспитан. А это означало, что ему нечего сказать. Фрэнка удивило, что он по-прежнему чувствовал к ней острую антипатию, как будто и дня не прошло с той минуты, как Лоуренс упал ей на колени, а она помедлила долю секунды, прежде чем положить руку ему на голову. Фрэнк все ждал, чтобы она упомянула Лоуренса.
– И что Хильди в тебе нашла? – спросила она.
Он смахнул пепел с сигареты в кусты.
– По крайней мере, Лоуренс всегда удивлялся, – добавила она.
Он затянутся, выдохнул дым и сказал:
– Ты приходишь на эти вечеринки, чтобы потрахаться и вырубиться?
Она едва заметно улыбнулась.
После этого Фрэнк знал, что это всего лишь вопрос времени. С углем, разумеется, ничего не вышло. С селитрой тоже. В палатке стало слишком холодно, и Хильди сообщила, что друзья ее летнего работодателя готовы сдать ему комнату с отдельным входом – на Хэйворд-авеню. С деревьев опали листья, трава в последний раз позеленела, а с озера Лаверн шел дождь. Фрэнк и Хильди посмотрели «Доктора Джекилла и мистера Хайда», «Мальтийского сокола» и «Дамбо». Они обсуждали призыв, но война казалась чем-то далеким и абстрактным. Фрэнк был заботливым и менее искушенным, чем она, отчего она любила его лишь сильнее. Она любила его и по другим причинам: он рассказал ей с
