свою аргументацию на свободных черных в Англии, Тобин явным образом пытался обесценить любые призывы к наделению черных равными правами, для чего прибегал к искажению фактов. Из «Писем» Санчо он знал, что тот был не «домашним слугой», а дворецким в благородном доме, занимая должность, облеченную высоким доверием и ответственностью. И, как вскоре подчеркнул в своем ответе Рэмси, черные, использовавшиеся главным образом в качестве домашних слуг, вряд ли сгодились бы для сельского труда. Интересно, как долго, по мнению Тобина, пришлось бы ждать «должного времени», когда людей африканского происхождения тоже осияло бы «благословение свободы».
Как и Тобин, Гордон Тёрнбулл в 64-страничном «Оправдании рабства негров» (1786) утверждал, что именно сторонники рабства, а не аболиционисты, были истинными людьми чувства, и что черные лондонские бедняки недостойны были стать объектами благотворительности, являя живой пример лени и неполноценности людей африканского происхождения.[412] Он также защищал «разумную гипотезу, выдвинутую мистером Юмом и другими выдающимися писателями, о том, что негры представляют собой низшую человеческую расу».[413] Даже если предположить, что «они рождаются равными белым людям, – говорит Тёрнбулл, – то хоть мимолетное наблюдение, хоть внимательное изучение их характера и склонностей ясно дадут понять, что они совершенно непригодны для занятия высоких постов или должностей в цивилизованном обществе».[414] Рассуждения о равенстве он заключает лицемерным и глубоко консервативным философским высказыванием: «Таким образом, рабство НЕГРОВ, насколько позволяет судить здравый смысл, является одним из важных и необходимых звеньев в великой цепи причин и следствий, которая не может и не должна быть разорвана; или, иными словами, частью величественного, изумительного и совершенного целого, каковая, будучи устранена, оставит по себе зияющий разлом, который не заполнить никакими ухищрениями склонного к заблуждениям и самодовольству ума».[415] Без африканского рабства, хочет заставить нас думать Тёрнбулл, мир рухнет.
Тёрнбулл отвечал не только на эссе Рэмси, но пытался также ниспровергнуть его аргументы против работорговли и рабства, выдвинутые в другом памфлете, опубликованном в 1784 году Джеймсом Филлипсом, «Исследовании последствий прекращения африканской работорговли и дарования свободы рабам в британских сахарных колониях». Тёрнбулл высмеивает экономические рассуждения Рэмси о переносе сахарных плантаций из Вест-Индии в Африку с заменой рабского труда на свободный, называя их «сумасбродными и нелепыми». Доводы Рэмси, говорит Тёрнбулл, напоминают «рассказы о работорговле Бенезета и некоторых других писателей… очевидно рассчитанные на одурачивание добросердечных людей».[416] Через несколько лет Рэмси развил довод о том, что свободный труд выгоднее рабского: «Тот, кто использует труд свободных людей, никогда не прибегнет к рабскому; ибо первый производит вдвое против второго, а по смерти свободного работника его замещает другой, причем в силу естественной смены поколений, а не за огромную сумму, оставленную на невольничьем рынке».[417] Рэмси и прочие, выступавшие в пользу свободного труда, нашли поддержку в авторитете Адама Смита, незадолго до этого писавшего в своем широко известном и пользовавшемся всеобщим признанием «Богатстве народов»:
Полагаю, что из опыта всех времен и народов следует… что труд свободных людей обходится в конечном счете дешевле рабского труда. Это оказывается верным даже в Бостоне, Нью-Йорке и Филадельфии, где плата за обычный труд столь высока… Полагаю, что опыт всех времен и народов свидетельствует о том, что, хотя может показаться, будто труд рабов стоит только их содержания, в конечном счете он оказывается самым дорогостоящим. Человек, не обладающий никакой собственностью, заинтересован лишь в том, чтобы есть как можно больше, а трудиться как можно меньше. Любой работы сверх той, что обеспечивает его существование, можно добиться от него лишь принуждением, но никак не через личную заинтересованность.[418]
Вопреки убеждению Смита и Рэмси, Тёрнбулл заявляет, что настоящие «рабы» – это британские рабочие; рабы же в Вест-Индии, по сути дела, лишь «слуги»: «По сравнению с положением многих из трудящихся бедняков в этой стране, вынужденных становиться рабами по необходимости, существование ничтожнейшего африканца у хорошего хозяина можно назвать не только сносным, но счастливым».[419] В Вест-Индии, говорит Тёрнбулл, рабы сбегают не из-за «жестокого или строгого обращения», а лишь из страха перед «наказанием, которое, как им хорошо известно, заслужили своим отвратительным преступлением» против собственности «своих же благонамеренных и усердных сотоварищей».[420] В Вест-Индии, какой ее рисует Тёрнбулл, большинство рабов живет в условиях, напоминающих современную европейскую систему социального обеспечения. Поэтому озабоченность положением порабощенных африканцев направлена на ложную цель: «Филантропам нет нужды посещать дальние берега или обследовать знойные области тропического пояса в поисках объектов для упражнений в благодеянии. Их довольно даже здесь, в этой стране свободы; так пускай же именно здесь проронят они слезу великодушного участия и сострадания; издадут проникновенный вздох нежной чувствительности; и, коль уж благословлены достатком, воспользуются своей благороднейшей властью – властью творить добро».[421]
В разгар начатой Рэмси публицистической войны в схватку вступил будущий историк движения аболиционизма. Сын священника – школьного учителя, Томас Кларксон родился в Уизбиче, графство Кембриджшир, в 1760 году. Он с отличием окончил в 1783 году Кембриджский университет и впервые занялся вопросом работорговли в 1785 году, приняв участие в конкурсе на лучшее латинское эссе на тему “Anne liceat invitos in servitu dare?” – «Позволительно ли отдавать людей в рабство против их воли?». Тему выбрал преподобный Питер Пекард, ректор университета, также будущий подписчик Эквиано. Позже Кларксон говорил о себе тогдашнем, как о «полном невежде» в вопросе рабства и работорговли. Чтение Бенезета и Рэмси сделало его аболиционистом почти религиозного рвения: «С утра и до вечера я был занят только одной мрачной проблемой. Днем меня мучила тревога. Ночью я спал очень мало. Иногда не мог сомкнуть глаз от печали… В комнате, где я спал, всегда горела свеча, чтобы я мог вскочить с постели и записать явившуюся среди ночи важную мысль, так как нельзя было упустить ни единого аргумента в деле такой великой важности».[422]
Карл Фредерик фон Бреда. Томас Кларксон.
National Portrait Gallery, London
Кларксон, лидер аболиционистского движения в Великобритании, собирал свидетельства против трансатлантической работорговли для использования в печати и в парламентских дебатах. Хотя Кларксон знал Эквиано с середины 1780-х и подписался на два экземпляра «Удивительного повествования», в его «Истории запрещения работорговли» (Лондон, 1808), первом опубликованном рассказе об аболиционистском движении, нет упоминаний об участии в нем Эквиано или каких-либо других чернокожих.
Это письменное задание изменило его жизнь. Победив в конкурсе, Кларксон понял, что им все больше завладевает идея посвятить себя освобождению рабов. Прежнее желание стать англиканским священником уступило место новому призванию. В поисках издателя для дополненного перевода своего эссе Кларксон отправился в Лондон, где друг
