то есть примитивной, низменной деревенщиной. И вся моя семья такая же. Но с этим я уже ничего не мог поделать, только решил, что познакомлю её с родственниками как можно позже. Вполне реализуемо, следует лишь подождать, когда наши отношения устоятся и я покорю её своей любовью, возможно, она увидит во мне что-нибудь хорошее, в крайнем случае выдумает его. Не зря же, например, все восторгаются американскими писателями, если находят в их ублюдочных поделках хотя бы след чего-то живого (или не находят). Психологический феномен пассивного подчинения стадному инстинкту из жалости за потраченные силы и время у женщин встречается чаще, чем у мужчин. К тому же каждый человек думает о себе гораздо лучше, чем следует, поэтому я ни на секунду не усомнился в том, что смогу увлечь собственной персоной такую девушка, как Саша. Вспоминая на краю могилы все те заготовленные фразочки, я понимаю их комичность, а местами и откровенную глупость. Теперь я точно не узнаю, как бы она на них ответила, и остаётся только надеяться, что Саша, увидев мою искренность, решила бы не обращать внимания на моё скудоумие и неотёсанность и приняла бы ухаживания.
В середине лета мне в очередной раз выпал шанс оказаться в искомой приёмной, и я полетел туда во всю прыть влюблённого оленя. Время летит быстро, люди порой меняются до неузнаваемости, буквально полгода назад я посчитал бы «шанс» за обязанность, не летел, а плёлся, нехотя и раздражённо, как досужий старик. Я фамильярно открыл заветную дверь, полагая, что имею на то право, поскольку уже прожил с Сашей не один месяц пусть и исключительно в своём воображении, и внезапно остолбенел. К моему разочарованию в приёмной сидела очень молодая, очень красивая, гораздо красивее моей избранницы, и сильно накрашенная девушка, которая нехотя на меня взглянула, еле-еле оторвавшись от телефона. На мой вопрос, где же Александра, она ответила, что в отпуске. На сердце отлегло, я приободрился, ведь на полсекунды в голове промелькнула страшная мысль, что моя избранница уволилась, и я её больше никогда не увижу. Неудачи с дежурствами у входов в здание правительства вдруг обрели вполне прозаическое и логичное объяснение. Однако в тот день я и на работе задержался, и мой вечер прошёл в праздности и сомнениях. Время жизни вновь потекло бессмысленно и бесцельно, но я не стану в очередной раз об этом распространяться, зачем повторяться? Вернулась зимняя рутина, лишь, быть может, чуть менее тягостная, погода на улице стояла тёплая, темнело гораздо позже, что, впрочем, не так отрадно, как может показаться. Да, возвращаться в съёмную квартиру было легко и приятно, прогулка по остывающему вечернему городу вселяла в сердце спокойствие и уверенность, усталость дня, изгаженного вязкой рутиной, проходила, конечно, не бесследно, но оставшаяся после неё бесплодная грусть не застилала мраком мечущийся в отчаянии взор и не заставляла искать забытья в набивших оскомину развлечениях. Однако по приходе становилось хуже. Пока не закатывалось Солнце, пока я видел в окне свет, идущих по улице людей, играющий во дворе детей, слышал их надоедливые крики, я понимал, что податься мне некуда и не к кому, что мне предстоит убить остаток очередного прекрасного вечера и остаться ни с чем. Я начинал сильнее тяготиться одиночеством, чувствовал обиду на всех и каждого в этом мире за то, что я никому из них не нужен, и тихо страдал в съёмной конуре, считая минуты до наступления ночи, чтобы оправдать безделье поздним часом, когда уже ничего не начнёшь и никуда не пойдёшь, и почувствовать облегчение. Подобное случалось часто, но не всегда, время от времени я сильно задерживался на работе и возвращался уже затемно, иногда мне звонил отец или мать, и в беседе с ними я проводил более получаса, в результате чего, мысленно продолжая разговор, отвлекался от тягостных чувств. Самое редкое – на несвежую голову садился что-нибудь записывать, коряво и через силу, в основном о произошедшем со мной в тот день. Куда делись те записи, я тоже толком не помню, они вполне могли остаться на съёмной квартире, поскольку, уйдя из неё однажды, я в неё так и не вернулся, мои вещи забирали оттуда родители.
Узнав об отпуске Саши, я решил подождать несколько недель и только потом найти повод для посещения привычного гиблого места, чтобы убедиться, что она вышла на работу. Решение сильно меня успокоило и привнесло разнообразие в мою жизнь, поскольку вечерние дежурства стали несколько монотонными, и невдалеке замаячило превращение их в бесплодную обязанность, грозившую разрушить отрадное чувство наполненности существования приятным занятием, ведущим к заветной цели. Мне и самому необходим был перерыв, чтобы потом с новой энергией и увлечённостью возобновить прогулки в центре города, хоть они, очевидно, впоследствии потеряют первоначальную привлекательность и не столь безоглядно будут разнообразить бытие. Однако они лучше, чем ничего, если я смогу застать Сашу одну по дороге домой, то непременно объяснюсь ей в своих чувствах. Другой возможности у меня для этого нет.
А между тем лето, которое и без того недолго балует людей наших широт, начавшись стремительно и бесповоротно, перевалило за экватор и устремилось к завершению, неоднократно давая понять, что может окончиться ранее календарного срока, сделав тем самым мои дежурства и затруднительными, и бесполезными. Нельзя же признаваться мало знакомой девушке в любви под проливным дождём? Пару раз они уже случались, ещё не холодные, более смахивавшие на тропические ливни, внезапно начинающиеся и так же внезапно заканчивающиеся, однако неизменно оставляющие после себя стойкое ощущение приближающейся осени со всем её унынием, неустроенностью, обособленностью и упадком сил. Тогда же подошло время моего первого, краткого, двухнедельного отпуска на новом месте, скомканного и совершенно бесполезного, единственной целью которого являлась изматывающая поездка с братом и его семьёй на черноморское побережье на машине в знак нашего, забегая вперёд, окончательно состоявшегося, но фактически не удавшегося примирения.
LII
Хотел обойтись без диалогов, но не получится, при описании поездки прибегнуть к ним необходимо. Помирившись с братом только для вида, чтобы не расстраивать родителей, в действительности мы остались глубоко чужими друг другу людьми, какими и являлись на протяжении всей моей недолгой жизни. Рядом с ним и его семьёй я охотнее думал о Саше, как о близком мне человеке, чем о них. В ней я желал видеть ту, которая меня ждёт, к ней я мысленно устремлялся из тягостного ужаса натянутых нервов и невысказанных проклятий, что помогло мне без особых потерь пройти через испытание.
На самом деле, за время работы в министерстве я дважды получил
