отпуск, и другое дело, что один из них не успел использовать. Даже в этом проявилась моя досужесть и неудачливость, что уж говорить о болезни.
День отправления казался стандартным июльским днём, днём лета, успевшего набить оскомину и превратиться в обыденность, будто холодными осенними, зимними, весенними вечерами никто его и не ждал как обыкновенного и неизбежного чуда, чрезвычайно облегчающего наши никчёмные жизни. Для Степана предстоящая поездка являлась делом привычным, на моей памяти он каждый год повадился ездить в одну семейную гостиницу на побережье Чёрного моря, мне же она казалась чем-то тягостным и беспросветным, испытанием, продиктованным обстоятельствами, от которого невозможно уклониться, чья внушительная длительность только удручала, лишая надежды на избавление в ближайшем будущем. Я сжал волю в кулак, под звуки захлопывающегося багажника, сел на пассажирское место спереди (на заднем расположилась жена брата с ребёнком), закрыл за собой дверь, помахал родителям и со всей решимостью окунулся в удручающую бессмысленность грядущих дней. Спасибо отцу и матери за принуждение помириться с братом под предлогом экономии денег на отпуск.
Мотор завёлся, мы тронулись. Столь привычные леса и холмы внезапно обрели новое содержание. В прежних поездках я привык их не замечать, думать о ждущих меня делах, однако в этот раз мне предстояло настолько долгое пребывание в автомобиле, что поневоле я стал хвататься за любой примечательный факт, дабы как-то убить время. Я не патриот родного края и в качестве места жительства, как и любой другой суетный деревенский недоумок, со всей готовностью выбрал бы Москву или иной большой город, однако некоторые описательные особенности меня в нём привлекают. Мой отец часто ходит с друзьями на охоту, я же ни разу не составил ему компании и потому, что необходимость в ней объективно отсутствует, и потому, что не желаю бомжевать в глуши ради мелочного тщеславия, и потому, что не считаю себя частью природы и смотрю на оную сугубо со стороны. Словоблуды, пишущие о природе, всегда вызывали у меня исключительное презрение, особенно тогда, когда они предают животным человеческие черты и изображают их так, будто в естественных обстоятельствах те действуют как люди, то есть любят, ненавидят, ругаются, хитрят, дружат и прочее, выхолащивая тем самым искомые признаки, примитивизируя, оскотинивая оные до полной бессодержательности. Нет, природа – это стихия, противостоящая каждому отдельному существу в половом влечении. Посему лес за окном автомобиля являлся для меня не источником любопытства, развлечения, материальных благ и уж тем более не сказочным антропоморфным бредом, но холодным безразличным чудовищем, греющемся в утреннем Солнце, и все его бесчисленные обитатели были лишь обочечным мусором той дороги, по которой ехали мы, люди. И именно это мне нравилось в нашем полудиком крае, я мог смотреть в лицо стихии и презирать её всем сердцем не боясь последствий.
Ещё пара часов в молчании под хрипящее радио, лишь несколько реплик исключительно по делу, и мы минули областной центр, в котором находилась (или не находилась) моя любимая Саша. Только её присутствие делало для меня примечательным то уродливое нагромождение камней и бетона, похожее на все средние и крупные города российской глубинки, построенные бессмысленно и с полным пренебрежением к живущим там людям. А за что их уважать? Они не купят то, что построено? Купят, выбора нет. И неважно, что подрядчик сэкономил на проекте, строительстве, благоустройстве, коммуникациях, материалах, важно, что у него имелась договорённость, его дом примут со всеми недостатками, уж я-то знаю, каким образом это происходит, а как в нём живётся – не его забота. Посему не удивительно, что проплывавший вдалеке областной центр вспоминался мне исключительно как место жительства возлюбленной, ибо кроме неё там не было ничего достойного внимания. С того момента и всё оставшееся время поездки меня начала согревать мысль, что в том сером и унылом месте есть девушка, которая мне не безразлична и которой, хотелось надеяться, небезразличен я. Оставаясь наедине с самим собой, я мысленно говорил с ней так, будто она находилась рядом, я сжился с ней всем сердцем, она стала неотъемлемой частью моего существования, и порой казалось, что мы связаны каким-то немыслимым образом. Но нет, всё происходило лишь в моей голове. А ещё говорят, что разлука способствует забыванию, с глаз долой – из сердца вон. Скорее, она помогает твоим фантазиям полностью оторваться от реального человека, а потом, когда ты пытаешься в ничего не подозревающем индивиде найти отклик собственных иллюзий, бросает в жестокие лапы разочарования.
«Доедем до Воронежа, сделаем привал, я не хочу ехать ночью. Ты не против?» – выдал Стёпа очередную фразу по-делу, конец которой должен был подчеркнуть, что моё мнение для него что-то значит, я для него не последний человек. Судя по всему, они с отцом много говорили о происшествии полугодовалой давности и пришли к выводу, что по своей природе я вовсе не злой, но желаю самоутвердиться в их кругу, более того, в самом деле заслуживаю уважения, поэтому для примирения со мной брату необходимо его выказывать, ведь мы родня, и от этого никуда не деться, когда они с матерью умрут (это почти дословно), нам с ним вместе жить, и тому подобное. Они рассуждали на своём уровне, уровне подросшей деревенской шпаны, и то, что у меня с братом нет ничего общего и мне лучше без него, отец со Стёпой не учли, поэтому и не понимали, что наше с ним примирение невозможно. Но противиться прямой просьбе отца и матери отправиться в поездку с братом я тоже не мог, во-первых, потому что они этого не заслужили, во-вторых, потому что трусливо не желал чувствовать себя виноватым за то, что оскорбил родителей пренебрежением к их словам.
«Папа, я в туалет хочу», – послышался с заднего сидения писк дочери Степана Кати. С определённого момента мне стало жалко маленьких детей, растущих в сёлах, особенно девочек. Возможно, получая больше любви и ласки в детстве, они бы не вырастали в тот озлобленный самовлюблённый сброд, с коим я имею дело всю свою жизнь, а, возможно, это бы не помогло или помогло только единицам, которые в состоянии понимать ограниченность собственных сил и скромность играемой ими роли. Но для последних родительская любовь и забота явилась бы лишь отрадным дополнением, но никак не решающим фактором, помогающим вырасти в полноценную человеческую особь. Однако жалости сие всё равно не отменяет.
«Подожди, доча, здесь останавливаться нельзя, – спокойно уговорил её отец и уже менее спокойно обратился к жене. – Лариса, я же просил, чтобы ты проследила. Перед поездкой надо было отвести её в туалет».
«Не ори. Я
