это я приказала стражнику устроить пожар через некоторое время после моего ухода, – ответила Далия и самым задушевным тоном продолжила: – так вас интересовал севардский морок, ваше величество?
Няня Эмеза говорила ей, что в черные дни Мараны удача отворачивается от севардского племени, и ни в чем нельзя ожидать успеха, а потому не стоит даже пытаться ворожить и облапошивать глупых гарини. Побьют палками или закидают камнями, как пить дать. В справедливости этого суждения Далия убедилась, едва открыла дверь кабинета и обнаружила за ней Данета с двумя стражниками, совершенно равнодушных к судьбе шедевра зодческого искусства, каковым являлся особняк принца Фейне – судя по тому, что они и не подумали идти тушить пожар.
Данет застыл на мгновенье, но быстро опомнился и, выхватив шпагу и приставив лезвие к горлу Далии, заставил ее отступить обратно в комнату. Взгляд его был устремлен в пол, для верности он даже прикрыл глаза рукой. Все эти меры защиты существенно ограничивали его зрение, однако не настолько, чтобы заставить его потерять местонахождение ее горла. И чтобы не заметить королеву Сорину, которая билась на полу в судорогах, вращая безумными, налитыми кровью глазами, и беззвучно открывала рот в тщетных потугах закричать.
Данет убрал руку и уставился на королеву, затем снова поднес ее к глазам и снова убрал. Наконец, он закричал:
– Фриган, зови сюда монсеньора, живо! Каваль, веревку.
После чего он опять прикрыл глаза и чуть надавил кончиком шпаги:
– Что вы с ней сделали? Быстро снимите с нее заклятье!
Далия молча продолжила смотреть прямо ему в лицо. Рядом маялся еще один стражник с мотком веревки в руках, не решаясь к ней подступиться. Данет снова легонько ткнул ее кончиком шпаги.
– Сделайте так, чтобы она перестала, немедленно, пока я не выпустил из вас кишки! – закричал он, позабыв о том, что целится ей в горло. В голосе его зазвучали панические нотки.
– Никто кроме меня, ей не поможет, так что подумай хорошенько. И еще раз дотронешься до меня, будешь лежать рядом с ней.
Судя по тому, как дрогнул кончик шпаги, проведя линию от ее горла к ключице, угроза возымела свое действие. В этот момент дверь распахнулась, и в кабинет ворвался Фейне.
– Что вы с ней сделали? – ожидаемо возопил он, и схватив ее за плечи, принялся трясти, как грушу. Далее в ход пошли несколько затрещин, угрозы, мольбы и деловые предложения, но Далия была непреклонна, твердя, что она предпочитает умереть здесь и сейчас, чем быть разорванной толпой на площади, и отказываясь верить всяким посулам свободы.
– Вам я верю, монсеньор, но не ей. Едва она придет в себя, как мне конец. Пусть лучше умрет вместе со мной, ей недолго осталось.
В отчаянии Фейне схватился за волосы.
– Данет! – заорал он нечеловеческим голосом, – немедленно езжай в предместье Боабдиль, в дом старухи Эртега и перережь глотки всем, кто там находится, вплоть до последней собаки! А потом отправляйся к этому писаке Мальворалю…
– Довольно, монсеньор.
Она подошла к Сорине, произнесла несколько слов по-севардски и хлопнула в ладоши. Королева моргнула и закричала, что было мочи, обличающе указывая дрожащим пальцем на Далию.
– Мой сын, мой бедный мальчик! Она подвергла пыткам ребенка, чудовище! Я должна идти, я должна спасти его, пустите меня!
– Вы бредите, успокойтесь! – сказал Фейне, поднимая ее, – Вам нельзя возвращаться во дворец в таком состоянии…
В кабинете творилось что-то несусветное. Фейне вместе с Бертой носились с нашатырем, водой и успокоительными настоями вокруг королевы, которая продолжала кричать, вырываться и требовать немедленно привязать Далию к коню и протащить волоком через весь город, отрубить все конечности и бросить истекать кровью за городской стеной, или, на худой конец, продать в самый непотребный бордель в трущобах.
– Это совершенно ни к чему. Она и так завтра умрет, и довольно мучительной смертью, – успокаивал ее Фейне, – а с маленьким принцем все в порядке. Она навела на вас морок, вот вам и привиделось что-то. Вы слишком неосторожно смотрели ей в глаза во время разговора, я еще подумал, что это опасно.
– Еще я чувствовала такую боль, как будто все внутренности прижигали каленым железом… я хотела кричать, но не могла издать ни звука. Мне казалось, это длится бесконечно. Но самое ужасное было то, что я видела, как там, далеко, мучится мое дитя, с ним происходит то же, что и со мной. Этот ужас невозможно передать словами.
Данет, который как раз закончил прикручивать Далию к стулу, уронил веревку и забормотал молитвы, обходя ее по кругу и осеняя себя священным знаком. Однако, по всей видимости, эти защитные меры показались ему недостаточными, и он вытащил из кармана грязный платок и завязал ей глаза. Далия решила присоединиться ко всеобщему безумию и стала читать севардские детские считалки замогильным голосом. Время от времени она кричала по-брельски: «Приди, мой владыка и ввергни их в пучину огненную!» и демонически хохотала. Берта уронила поднос, Данет запел девятый псалом Священной книги, посвященной изгнанию демонов, а успокоившаяся было королева снова впала в истерику, требуя ее четвертовать.
– Да убери ее отсюда, наконец! – в ярости закричал Фейне, и Данет, поспешно схватив ее вместе со стулом, потащил прочь, извергая проклятия пополам с молитвами. Занеся в комнату, он практически бросил стул на пол, поспешно развязал ее и опрометью бросился вон.
Остаток дня прошел довольно спокойно. Далию, вопреки ожиданиям, даже покормили один раз, правда довольно своеобразным способом: дверь приоткрылась, женская рука быстро втолкнула по полу поднос с едой, после чего дверь с оглушительным шумом захлопнулась.
К вечеру к ней явился принц Фейне с медовой настойкой, которую он молча разлил по железным кружкам (стеклянную посуду, вилки и ножи ей предусмотрительно не давали), после чего уселся за стол и пригласительным жестом подозвал ее. Она села напротив и покачала головой, когда он придвинул к ней кружку.
– Ну и черт с вами, а я выпью, – он одним махом вылил в себя содержимое кружки. – Что вы там устроили? Для чего было приплетать ребенка?
– Потому что во мне нет ни капли доброты и милосердия, – фыркнула Далия. – К тому же сын – это ее единственное относительно слабое место. А вы бы лучше побеспокоились о крестьянских детях, которых вы морите голодом. И их родителях.
– Скоро все это кончится, – он небрежно отмахнулся от нее рукой. – Как вы это делаете?
– Боюсь, я не смогу вам объяснить. Тем более, эти сведения вам никак не пригодятся.
– Если бы вы поменьше дерзили и не вели себя так вызывающе, я
