34
[Ленинград 05.10.81.]
Костенька, дорогой!
По моим подсчетам, я уже должна была получить от Вас письмо, а т. к. его нет, я пишу заново.
Костенька, я просила Вас выслать мне ответ от председателя городского суда на Вашу надзорную жалобу. Этот ответ нам сейчас очень нужен для ведения дела в Москве. Все остальное уже готово.
Я виделась в Москве с адвокатом. В Ленинграде он был и знаком с делом полностью. Его надзорная жалоба уже готова. Скоро он пришлет ее Вам для ознакомления. Очевидно, Вам разрешена переписка с адвокатом. Его адрес: г. Москва, Пушкинская ул. д. 4. Юридическая консультация. Шальману Евгению Самойловичу. Костенька, ни в коем случае не посылайте свою надзорную жалобу, не связавшись предварительно с адвокатом. Дождитесь текста, который предлагает он, и спишитесь с ним. Не предпринимайте, пожалуйста, без него никаких шагов. Насколько я могу понять, он серьезно занят и озабочен Вашим делом. И не только фактом Вашего освобождения, но фактом Вашей реабилитации.
Костенька! Я понимаю, что Вы очень волнуетесь о маме. Я вижусь с ней часто, очень часто. Мы много беседуем и по делам, и не только по делам. Она прекрасный и цельный человек. Ее выдержке, силе воли и самообладанию можно только позавидовать. Когда в марте, в середине марта, поздно вечером [после суда] я пришла к ней, первым ее вопросом было: «Как он держался?»
О состоянии ее здоровья, Костенька, мы заботимся не меньше, чем заботились бы Вы, если бы были дома. Состояние ее нормальное. Но профилактически я приводила к ней очень хорошего и крупного профессора. Та сказала, что Лидия Владимировна ее обрадовала (тьфу-тьфу-тьфу!). Все предписанные ей медикаменты мы достали. Это общеукрепляющий цикл.
Костенька, милый, со Светочкой у нас очень прочная, не прерывающаяся связь. Она приедет в Ленинград на 19 дней, и мы очень ждем этой встречи. Кама, который сейчас в Москве, хочет приехать, чтобы тоже с ней повидаться. Вы можете гордиться обеими женщинами Вашей жизни. И мама, и Света в этой страшной ситуации проявили себя так, как далеко не каждый мог бы себя проявить.
Костенька, Вы, очевидно, уже получили массу поздравительных телеграмм. Нам стыдно, что мы пропустили в заботах и суете 14 сентября и спохватились позже. Когда мы отправляли телеграмму, я побежала к маме. Она спокойно выслушала меня и сказала: «Не волнуйтесь, я не забыла, как Вы догадываетесь. И Светочка тоже отправила ему телеграмму. Я просто не хотела тогда об этом говорить».
Костенька! Дай Вам Бог здоровья и терпения, дай Вам Бог хоть немного удачи, и тогда мы встретим Ваш день рождения вместе. Мы так надеемся на это. Наши надежды связаны с разными инстанциями и разными сроками. Но они не иссякают, Костя. После отказов возникает новая надежда.
Костенька, наша любовь, наша вера с Вами.
Большой привет от Камы, мамы, Дани.
Гета.
35
2 ч. ночи. 14/XII 1981
Костенька, дорогой Костенька!
Если учитывать, что каждый человек перед кем-нибудь в жизни виноват, то самая моя большая вина сейчас перед двумя людьми – перед Даней [Даниил Гинкас, сын] и перед Вами. Я таскаю в сумке Данино письмо с 6 ноября (!). Я знаю, что очень виновата. Но дело в том, что я хотела вместе с его письмом отправить свое и написала их уже два. Так что истина не в том 1) что я не пишу и 2) не в том, что я пишу и не отправляю. И не потому, чтобы я искала красóты слова либо глубны мысли, а лишь потому, что соображения мои, предостережения и размышления по поводу некоторых событий были, видимо, излишни. Дай Бог, чтобы излишни. Когда Вы вернетесь, Костя, мы поговорим обо всем, и Вы, надеюсь, простите меня за этот перерыв в письмах. Простите меня и сейчас, Костя, ибо это не было молчание, это был лишь перерыв в письмах.
Пожалуйста, прошу Вас, не продавайте меня Дане. Он очень ждет Вашего ответа. Волнуется, что письмо не дошло, а я говорю ему, что это, видимо, случайность и надо подождать еще немного. А это «немного» по моей вине так тягостно растянулось.
Я говорила со строителями по поводу Вашего домашнего ремонта (месяц назад). Скорее всего в Вашей квартире они работать будут. (Хотя, кажется, недолго.) Работать, как ни странно, они собираются в комнате, выходящей во двор. С ними можно договориться (я уже закинула удочку и пока удачно), чтобы Лидия Владимировна пожила в другой комнате, а они бы поработали. Но я очень боюсь, что в таких условиях она может простудиться. Есть вариант, на мой взгляд, гениальный. Его предложила Леночка (Ваша Елена Игоревна [Кричевская]). Она приглашает Вашу матушку пожить у нее этот период времени. 1-ый этаж! Удобная большая квартира со всеми удобствами! У Л.В. будет своя комната. В квартире двое: Леночка и ее мама, 49 лет от роду, готовая все делать для Вашей матушки. Она, по словам дочери, активно присоединяется к приглашению. Мне представляется, что это вариант без изъянов (в случае необходимости покинуть свой дом). Только один крошечный изъян – нам с Зигридой надо будет дальше ездить, чтобы навестить Лидию Владимировну. Сама Л.В., по-моему, относится к этому приглашению благосклонно. А мы будем дежурить в квартире по очереди.
Только сейчас я подумала, что, проносив эту новость в сумке месяц, я зря так длинно пишу, т. к. Вам об этом, очевидно, написали. И к тому же я поняла, что вы получите это письмо либо за день до приезда Светочки, либо сразу после ее отъезда и все-все будете знать и так.
С блоковской публикацией скорее всего ничего не получится. Как это ни горько, но сегодня получила этому очередное подтверждение. Я виделась неоднократно с Ильей Самойловичем [Зильберштейном], и он, казалось, вот-вот разовьет бешеную энергию, но… Саша Лавров пытался со всех сторон подействовать на него, но…
А сегодня я узнала об этом не от Зильберштейна.
Зато будет в Югославии цветаевская переписка, но об этом Вам подробно напишет мама (и о многих других событиях).
Везде висят афиши «Вкуса меда» – прежние [c фамилией переводчиков].
Костенька! Я хочу поместить на оставшемся кусочке бумаги все свои поздравления. Первое и главное (хотя и заранее) – с официальным подтверждением Вашего и Светочкиного брака. Дай Бог вам обоим счастья! Надолго! Надолго! Счастья и свободной воли! Второе – с Рождеством! Как знаменательно и прекрасно, что на этот день назначен ваш брак! И третье – с Новым годом! В этом году мы увидимся! Все, кто ждет Вас!
В следующий конверт положу конверты и еще напишу.
От мамы большой привет. И от друзей.
Гета
36
Ночь на 28 августа [1982]
Костенька, дорогой Костя!
Я не могу даже оправдываться в связи со столь долгим молчанием. Оправдываться нечем, кроме своего патологического неумения писать письма, не связанные со сколько-нибудь деловой (или нужной кому-либо) информацией. Я уже говорила Светочке, что Вам за это время я написала больше, чем вообще за свою жизнь (есть и неотправленное в связи с тем, что сомневалась в советах, которые пыталась давать).
Писать о своих планах (и Каминых) я тоже не могу. Во-первых, т. к. я очень суеверна. Во-вторых, в этих планах очень много «если…». В-третьих, дней до встречи с Вами, которые мы считаем, становится все меньше, и мы наговоримся. А что касается фактов, – я буду ставить на Рубинштейна «Стеклянный зверинец» Уильямса, который должна выпустить вскоре после Вашего возвращения в конце декабря. Кама сейчас во МХАТ’е. Должны менять квартиру, но, как Вы понимаете, это очень сложно.
Ваша матушка говорит, что ее очень не радуют наши планы об обмене квартиры, но добавляет – «эгоистически». Когда Вы предложили мне тему о крымском «сосьете», Вы поставили передо мной такую сложную задачу, выполнить которую я оказалась просто не в силах. Лучшим моим сосьете (самым приятным и близким) была Олечка Саваренская, с которой мы отдыхали вместе. А т. к. впервые в жизни я отдыхала тупо и прекрасно, то несколько избегала и всякого сосьете. Когда же к августу оно стало слишком обширным и знакомым, мы просто уехали в Вильнюс, куда к моим ненадолго приезжали Оленька с Вадиком.
Данька ничего не переводил, но когда написал какие-то очередные стихи, то сказал, что пошлет их Вам на отзыв. Пишет он патологически безграмотно и еще более патологически небрежно. Поэтому он не нашел ничего лучше, как сочинить и написать на обложке своей тетради по литературе:
Небрежность не порок,И знаний перейти порогОна не может помешать.Вы вдумайтесь!Я не слова сейчас бросал,Небрежно Гений наш писал!
В этом письме три! ошибки, но Гений с большой буквы. Он очень взволнованно относится ко всему, что связано с Вами, и ждет Вас, по-моему, почти так же, как мы.
Может, станет под Вашим влиянием умного и уважаемого человека лучше учиться. Удивительный лодырь! Ваша мама меня все время успокаивает, хотя и обещает по опыту, что мне предстоит очень трудный год. (Мужику четырнадцатый год.)
Мы вернулись в Ленинград 27 августа, и в этот же день пришла Светочка. Я пишу сейчас после нашей встречи. Она доехала до дома. Мы созвонились, что она уже дома и ложится спать, а я села писать Вам письмо. Выглядит она (тьфу, тьфу, тьфу) прекрасно. Очень красивая, загорелая, бодрая, деятельная, активная. Мы сидели, пили сухое вино, ели конфеты и говорили… говорили. Как ни смешно, среди всего, о чем мы говорили, возникла тема о нашем обучении режиссуре. И мы с Камой вспоминали, что Товстоногов когда-то велел нам завести тетрадку с названием «Что входит в профессию режиссера». И, по-моему, первой заповедью было: «Дипломатия входит в профессию режиссера». Актеры часто не должны знать и догадываться, как мы дальше поведем себя в отношении пьесы. «Зачем им знать, что вы будете делать потом», – говорил Товстоногов.
