ефрейтор Башмаков.
Иногда вдруг вспыхивали воспоминания о непохожих на эти Крымских горах, а то еще — о поездках на мотоцикле по безукоризненному немецкому асфальту вместе с нескладным и несколько безалаберным связным штаба Василем. Поездка в резерв к Полонскому, который почему-то совсем перестал теперь писать письма, встреча в гроссдорфской комендатуре с Зоей, нелепое бегство от нее. Хорошо еще, Зоя оставила адрес… И как же ему полагалось беречь такое незаслуженное счастье!..
В самый разгар учений пошли дожди и резко усилился ветер. На одном ровном участке дороги Густов набрал хорошую скорость и вдруг пережил удивительное и странное ощущение: встречный напор воздуха прекратился. Не стало и попутного ветра, еще недавно холодившего спину. Мотоцикл бежал, а движения воздуха не было. Он как будто въехал в мертвую зону, в которой и дождя-то почти не замечалось… От неожиданности и недоумения Густов выключил газ. И очень скоро все привычные недавние ощущения вернулись. Снова стал напирать сзади и холодить спину ветер, с прежней неуемностью начал хлестать дождь. А секрет был в том, понял Густов, что некоторое время мотоцикл и ветер имели одинаковую скорость…
На обратном пути ничего занимательного и забавного уже не было. Ветер вполне законно старался столкнуть седока с мотоцикла, в лицо били не дождевые капли, а вонзались невидимые стеклянные иглы, глаза застилало водой. Даже шея заболела — устала держать голову под таким мощным напором тугого воздуха. А на крутом повороте дороги, огибающей скалу, его подвели мокрые скользкие камни. Мотоцикл свалился с дороги. В глазах Густова дважды или трижды перевернулось небо, вспыхнуло ослепительно яркое сияние апрельских снегов, как бы о чем-то укоризненно напомнив ему.
Потом, через некоторое время, он услышал:
— Ну посмотри на меня… Открой глаза… Скажи что-нибудь…
Он открыл глаза и увидел Зою.
— Ты как… пришла? — удивился он.
— Сейчас мы тебя отправим.
— Не надо… Не оставляй меня…
— Не беспокойся. Я с тобой, я здесь.
Он и в самом деле перестал беспокоиться, и его начали поднимать куда-то вверх. Тут к нему снова вернулась боль, отступившая было на время разговора с Зоей, но боли он уже не боялся…
Танки и саперы вышли к побережью без Густова.
Олегов и его помощники поднялись на темную скалу, что возвышалась над небольшим береговым селением чукчей, и перед ними открылся беспредельный, чуть взъерошенный океан с затушеванным горизонтом. Дождь на время перестал, иссяк, но ветер все еще проносился над землей и морем, усиливая ощущение здешней пространственной беспредельности. Справа, на пляже, между скалой и ярангами, заметно выделялись на серой гальке бело-серые кости крупных морских животных, лежал почти целиком скелет кита. Появившиеся там солдаты несмело приблизились к ярангам, оглядывали берег, дивились этой невиданной жизни, как бы перенесенной из каменного века. Двое солдат уселись спинами друг к другу на гигантский китовый позвонок, не спеша закурили, и тогда третий стал их фотографировать. Потом он сел на позвонок сам, передал камеру товарищу, и тот пошел на его место, нацелился аппаратом.
Из крайней яранги вышел чукча и, не обращая внимания на солдат, поднес к глазам бинокль, стал смотреть в море. Было похоже, что он хотел таким образом побахвалиться перед солдатами — тоже, мол, имеем свою технику для усиления глаз, но, скорей всего, он высматривал своих товарищей-зверобоев, которые промышляли где-то там, за мутной стеной невидимости. Им пора бы вернуться, наверное. Их давно ждут, по-видимому… Но в море ничего не было видно и ничего не было слышно, кроме волн и ветра. Ветер дул с берега, а волны накатывались на берег, омывая камни и кости.
Повесть четвертая
ДОМ
Держись друга старого, а дома нового.
Каково на дому, таково и самому.
Русские пословицы.
Победители много ездили. Даже те, кому посчастливилось демобилизоваться сразу после войны, не сразу угнездились в своих прежних домах: все их куда-то тянуло, манило, подталкивало. А у кого-то и вовсе не осталось никакого дома, и, значит, надо было искать или создавать новый. А кто-то опять ринулся в бой — на дальние стройки, обживать малозаселенные, неблагоустроенные земли. А кому-то пришлось еще служить и служить в армии, защищать завоеванную Победу, меняя время от времени гарнизоны, запросто пересекая из конца в конец свою немаленькую страну и не помышляя пока что об оседлости.
Словом, дорог и тревог нам хватало и после войны. Дорог и ожиданий. Потому что ведь сколько ни ездишь — захочешь домой. И путешественник, и бродяга, и человек долга, большую часть жизни проведший на колесах, — каждый со временем начинает подумывать о своем семейном причале. Приходит день, когда и самый преданный своему кочевому ремеслу человек вдруг приостановится и спросит себя: а не пора ли?.. Он еще будет продолжать свои неотложные, необходимые всему человечеству дела, он еще переедет разок-другой с места на место, однако в душе его все сильней будет разгораться мерцающий огонек далекого острова по имени д о м. И рано ли, поздно ли — человек окажется на носу того корабля, который идет прямым курсом на этот маячок.
Светло и туманно рисуются человеку-непоседе смутные очертания незнакомого острова. С ожиданием и надеждой всматривается он в синеву неясного берега. Тихо прощается со своим достойным прошлым и готовится сказать бодрое «здравствуй» своему завтрашнему дню.
Только не слышно почему-то слов. Ни «прощай», ни «здравствуй». И нет впереди никаких обособленных островков, и нет никаких границ между прошлым и будущим. Все вчерашнее и все завтрашнее, по-видимому, неразделимо и называется каким-то одним словом.
Скорей всего, это слово — Жизнь…
1
…Стрелять начали сразу после поворота дороги, с левой стороны, из лесу.
— Пригнись и жми! — негромко скомандовал Горынин шоферу.
Тот приник к баранке и дал газ до отказа. Старенький, помнивший войну, но все
