— Так точно, товарищ комиссар дивизии! Везде одинаково, увидишь белогвардейца и бей его наповал.
Маркин рассмеялся:
— Вообще — то это правильно, — и, понизив и без того негромкий голос, добавил: — Мы хотим послать вас во вражеский тыл помочь там нашим. Дело очень серьезное. Если разобраться, то другой более сложной задачи у нас сейчас нет. — Он внимательно посмотрел на своих собеседников и как-то неожиданно закончил:
— Вот такие дела, друзья, хочу знать, как вы к этому отнесетесь.
Алексей сразу же сказал:
— Не знаю, как товарищ Редькин, а я готов пойти да же сегодня.
Редькин по привычке полез пальцами в шевелюру.
— Ежели за мировой пролетарский интернационал… мы с товарищем Карповым пойдем в огонь и воду. И батарейцы наши просили передать вам, товарищ комиссар дивизии, революционный привет и сказать, что они, как трудящийся и прочий пролетарский класс, тоже будут бить беляков…
— Просили побольше посылать им снарядов, — стремясь остановить разговорившегося Михаила, вставил Алексей.
— Да, что правда, то правда, — согласился Редькин, догадываясь, почему Алексей перебил его. — Снаряды это то же самое, что чугуном буржуйскую глотку заливать. Что касается в тыл к врагу, так вы посылайте нас, товарищ комиссар, без всякого сумления. Если нужно, мы животы положим, а дело сделаем.
Сгибая голову, чтобы не стукнуться о косяк, в избу вошли Пустовалов и еще двое. Увидев друга, Алексей обрадованно вскочил с места, то же самое сделал и Редькин.
— А! Вот вы, оказывается, где скрываетесь, — обнимая друзей, воскликнул Пустовалов, потом, показывая на при шедших с ним людей, сказал: — А это, Алексей, отец Машутки, Мальцев Никита, знакомься. А это его сосед, Пронин.
Алексей был настолько взволнован встречей, что, пожимая новым знакомым руки, только и нашелся сказать:
— Фу!.. До чего же здорово! Точно зимой дождь на голову. Да откуда вы взялись, Сергей? В самом деле, с неба, что ли?
— Выдумал тоже, с неба! Что мы, архангелы какие? — засмеялся Пустовалов, оскалив прокуренные зубы. Затем снова пожал Алексею руку и добавил:
— Одним делом с вами занимаемся, только дорожками разными ходим.
Когда приветствия были позади, Маркин сказал:
— Давайте ближе к делу. Товарищ Пустовалов прибыл к нам от уральских партизан. Им нужна помощь. Взрывчатки просят прислать, патронов. Думали мы тут с Василием Дмитриевичем, с товарищем Ершовым советовались и решили послать к ним пять человек. Командиром назначается товарищ Карпов. Возьмете фунтов по сорок взрывчатки, оружие и двинетесь… — Маркин пристально посмотрел на будущих партизан. — Как видите, дело поручаем вам, товарищи, нешуточное. Наказ такой: перво-наперво доставить взрывчатку, потом крепче нажимать на разрушение железной дороги. Тормозить движение, уничтожать военные грузы. Ну, а там дальше и сами увидите, что нужно делать. Подскажет обстановка. О возвращении назад тоже сами решите. — Данила Иванович снова помолчал, снова обвел взглядом своих собеседников и, как бы вспомнив, добавил: — А главное, объясняйте людям, как белые их обманывают на каждом шагу. Вчера в штабе фронта товарищ Ершов делал доклад. Говорил он больше всего о международном положении. Война в Европе закончилась поражением немцев. Теперь Антанта развязала себе руки. Надо ожидать усиления нажима на нас. — Данила Иванович вздохнул, и Алексей снова увидел на его лице страшную усталость, которая была особенно видна в начале разговора. Когда были решены все вопросы и закончены сборы, Алексей зашел к Маркину проститься. Данила Иванович долго смотрел на него воспаленными глазами.
— Не робеешь?
— На войне везде страшно, Данила Иванович, что же делать — не мы, так кто-то другой должен пойти.
Маркин подошел к Алексею и положил руку ему на плечо.
— Пойми, Алексей, других послать я не мог. Такое дело любому не поручишь.
Глава двадцать первая
К воротам двухэтажного, недавно выкрашенного в светлые тона, дома один за другим подъезжали многочисленные гости и акционеры Кыштымской корпорации. Вылезая или выскакивая, в зависимости от возраста, из роскошных фаэтонов, приехавшие весело крякали, смеялись и, на ходу рассказывая друг другу свежие анекдоты, спешили в гостеприимный дом председателя корпорации Джемса Петчера.
В гардеробной, постукивая деревяшкой, гостей обслуживал полный георгиевский кавалер Федор Зуев. Он же был и кучером у Петчера.
Когда все гости прибыли, Федор запер входную дверь, поднялся в приемную и занял там свое место.
Сегодня приехало много людей. Из присутствующих Федор знал Абросима, Якушева, Хальникова, Тимирязева, мистера Темплера и Моррисона, начальника уездной милиции Ручкина.
Когда Федор поднялся на второй этаж, там, в большой гостиной, стоял такой густой шум, какой обыкновенно бывает, когда все присутствующие навеселе и когда все хотят говорить.
Недалеко от двери сидели Абросим, Хальников и Якушев.
Поблескивая кольцами, Хальников, повернувшись, вполоборота к Якушеву, громко говорил:
— Нет, вы только подумайте, Илья Ильич, сколько про центов. Так умеют делать деньги на наших товарах и сырье одни американцы. Молодцы. Прямо говорю, завидую им.
Вы не можете представить себе, как они пухнут. Пустил в в оборот, скажем, десять тысяч, и на тебе — через год четыреста. Целое богатство. — Хальников покрутил головой и, обращаясь теперь уже к Абросиму, продолжал:
— А меня эти подлые большевики в корень разорили. Завод почти стоит, корпорация тоже на ладан дышит. Боюсь, что в этом году больше двухсот процентов прибылей не получу. Двести и не больше. Эх, как бы я хотел к американцам в компанию. Кажется, ничего бы не пожалел. — Он вздохнул, по смотрел на потолок и грустно добавил:
— Ничего, знать, не поделаешь, придется субсидию у правительства просить.
Говорят, дают.
Якушев смерил Хальникова пренебрежительным взглядом, расправил надушенные усы, хмыкнул и, сделав неопределенный жест, сказал:
— Конечно, что и говорить! Субсидия-это дело, понимаете, деликатное. Особенно, ежели наличными, да как можно побольше. Так, — знаете, даже без конца хочется расписываться. Приятно, понимаете. — Якушев положил в рот душистый леденец и, лениво зевая, продолжал:
— На днях мой пройдоха Трошка в Омск ездил, ну, понимаете, через брата выхлопотал там двести тысяч субсидии этой. Думаю теперь еще просить. Хорошо, понимаете, наличными дают…
Лицо Хальникова позеленело. От зависти он долго не мог выговорить ни слова. И лишь после того, когда выпил целый стакан воды, с трудом спросил:
— Неужели, Илья Ильич, получили двести тысяч? И даже наличными?
— Да, получил, — снова зевнул Якушев, — в золотом исчислении, понимаете.
— Но позвольте спросить, Илья Ильич, — с лицом перекосившимся от злобы, продолжал Хальников, — под что же вам дали субсидию? Ведь, если разобраться, у вас, кроме ножика, которым можно подстрогать карандаш, чтобы расписаться в получении субсидии, никаких орудий производства нет. Землю тоже всю мужики отобрали. Под что же субсидия? Прямо не пойму, как это так?..
— Как, как? А вот так, — рассердившись, стукнул по столу кулаком Якушев. — Отдадут мне землю. Брат пишет, что сам разговаривал с адмиралом. Обещал… Все, говорит, вернем, пусть только повременят немного. Общественное мнение, говорит, создать нужно, понимаете… Ну войну там закончить и еще что-то…
— Точно, точно, — подтвердил Абросим, — политика у верховного известна. Опираться на тех, кто покрепче. Мы теперь сила, а не кто-нибудь. Субсидию берите, Илья Ильич. Дают — берите, не дают — просите. Вон налоги-то как пошли… Теперь всех облагают, и голытьбу. Хватит им на чужой спине ехать. Пусть и они со всеми наравне платят. А вам надо, Илья Ильич. Вы пострадавший от этой голытьбы самой. — Абросим взмахнул рукой, хотел продолжать, но на другом конце зала поднялся Петчер. Схватившись за бороду, Абросим умолк на полуслове и, показывая головой в сторону Петчера, зашептал:
— Тише! Тише! Хозяин говорить хочет, сам…
Петчер неторопливо, с достоинством, обвел присутствующих прищуренным взглядом и, потирая руки, попросил разрешения открыть собрание.
— Открывайте, чего еще там, — за всех ответил угрюмый Тимирязев. Он был зол на себя и на всех присутствующих. Нажив за время войны миллионы, Тимирязев считал себя сейчас особенно пострадавшим. Все его основные заводы находились в центре страны и до сих пор оставались на территории, занятой советами.
— Сегодня, господа, — продолжая потирать руки и, как заправский актер, раздавая улыбки налево и направо, начал Петчер, — я имею возможность порадовать вас приятной новостью. Кажется теперь мы можем с уверенностью сказать, что нависшая над нами большевистская тьма не только рассеялась, но и не нанесла нам серьезных потерь. Разрешите предоставить по этому поводу слово нашему глубокоуважаемому лорду Форису Морриссону.
