руками: «На все воля Божья. Надо молиться, чтобы она выздоровела. Надо быть более
тщательным в соблюдении заповедей, давать цдаку...»
Иосиф, было, открыл рот, но увидев глаза Ханеле - замолчал. Девушка выбежала на двор, вслед за
ним и торопливо шепнула: «Не надо, дядя Иосиф. Вы хотели сказать, чтобы он чаще ее навещал...»
Мужчина только кивнул.
Ханеле вздохнула: «Он все равно не будет. Ей уже лучше, она раньше все время о ребенке
говорила, а теперь - нет».
Ханеле ухаживала за мачехой, - та лежала, отвернувшись лицом к стене, - умывала ее, кормила,
читала ей Тору. Лея молчала, пересохшие, искусанные губы непрестанно двигались. Ханеле,
прислушавшись, уловила имя отца.
-Пиши мне, - попросил Моше. «Я, как устроюсь в Австрии - сразу весточку пришлю».
-Хорошо, - Ханеле посмотрела на то, как караван мулов спускается в долину, что вела на запад и
улыбнулась: «Они будут счастливы. А я? - она незаметно положила руку на живот и поморщилась,
услышав плеск воды. «Нет, нет, - велела себе Ханеле, - не обращай на это внимания. Пора домой,
мама Лея скоро проснется».
Она вышла на площадь и увидела девочек в темных, глухих платьях, что стайкой бежали в сторону
рынка.
Белокурая девчонка отстала и заулыбалась: «Тетя Ханеле! Малка меня за треской сушеной
послала. Разрешила самой сходить, потому что я уже большая!»
-Молодец, - ласково улыбнулась Ханеле, смотря на девочку, и видя перед собой раскрытую могилу
на незнакомом кладбище, слыша выстрелы и женский плач. «Догоняй подружек, - велела она.
Батшева помахала ей рукой. Подхватив корзинку, девочка пошла дальше. На углу каменной
лестницы, что вела наверх, сидел холеный, черный кот. «Вот бы нам такого, - восторженно сказала
Батшева, склонив голову. Она несмело протянула руку. Кот, заурчав, стал бодать головой ее
ладонь. «Трески тебе дам, ты меня тут подожди, - тихо велела ему девочка.
-Здравствуй, Батшева, - раздался сзади красивый, низкий голос.
Девочка потупилась и покраснела: «Здравствуйте, рав Судаков».
Он был высокий, широкоплечий, в черной капоте и шляпе. На Батшеву повеяло хорошим табаком
и еще чем-то, - теплым, пряным. «Я увидел, как ты с подружками на рынок бежала, думал -
леденцов вам вынести, - рассмеялся он, - пока собрался, ты уже одна. Поделишься с
подружками? - он передал ей холщовый мешочек. «Это Ханеле делала, миндаль засахаренный».
-Вовсе он не страшный, - недоуменно подумала Батшева. «Почему его все так боятся?»
-Спасибо, рав Судаков, обязательно, - она подняла темные глаза.
-Как у Горовица, - внезапно подумал Степан, - а волосы - материнские. Хоть и нехорошо так о
покойных говорить, но нескромная была женщина. Волосы показывала, соблазняла мужчин...,
Уже не говоря о том, что там они в этой Америке делали. Туда бы надо отправиться, за деньгами.
Там одни богачи. Родственник Горовица, Меир этот - в правительстве. Разберусь с Леей, когда
Иосиф уедет, и можно будет об этом подумать. Только где Рахели, сколько дней ее уже не видно.
Болеет, что ли? Хватит мне одной больной.
Его голос был тягучим и сладким, приторным, как мед. «Батшева, - озабоченно спросил рав
Судаков, - а где Рахели? Она не заболела?»
Девочка помотала белокурой головой:
-Нет! Она с Пьетро в Англию уехала, наших родственников навестить. У вашего брата сын родился,
значит, вы теперь дядя, - зачастила девочка, - и Пьетро вам тоже родня, он говорил. Папа все
письма прочитал, и все на родословном древе отметил. А у вас есть родословное древо? У меня
американский паспорт есть, мне дядя Меир его выписал, я ведь в Америке родилась...- девочка
перевела дух: «На озере Эри. Только я ничего не помню, я маленькая была.
-Я знаю, - ласково улыбнулся Степан. «Беги, милая».
Батшева поднялась по лестнице, размахивая корзинкой. Степан, подождав, пока она скроется из
виду, процедил: «В Англию с Пьетро. Рав Горовиц, придется вам за это расплачиваться.
Подождите, пока я вдовцом стану».
-Уже скоро, - пообещал себе Степан. Поправив кипу, огладив рыжую, пахнущую сандалом бороду,
он пошел обратно в ешиву.
В базилике было тихо, пахло ладаном и воском, колебались огоньки свечей. Рахели несмело
положила руку на свой простой, деревянный крестик, и вспомнила голос священника: «Ничего
страшного, милая. Понятно, что тебе трудно, все кажется непривычным. Это вообще, - отец
Бьюкенен вздохнул, - долгий путь, и он у тебя только начинается».
Она поправила синий платок, что закрывал ее косы, и спустилась вниз - в тот придел, где
венчалась с Пьетро. На полу блестела серебряная звезда, над небольшим углублением,
выложенным мрамором - горело пять лампад. Она оглянулась - на каменных, уходящих вверх
ступенях, никого не было.
-Господи, - попросила девушка, - пожалуйста, сделай так, чтобы у папы и девочек все было
хорошо. Чтобы мы с Пьетро спокойно добрались до Англии, и дай мне сил стать ему верной
помощницей, во всех делах его, - она неумело, робко перекрестилась. На белый палец было
надето совсем простое колечко.
-Пожалуйста, - повторила Рахели, и закрыла глаза. «Как спокойно, - поняла она «Как будто я рядом
с Пьетро. Господи, - она покраснела, - здесь и думать о таком нельзя. Но как не думать…»
Ставни были распахнуты в черную, блистающую звездами ночь. Она лежала белокурой головой на
его плече. Отдышавшись, нежась в его объятьях, Рахели спросила: «Это всегда так хорошо?»
-Мне откуда знать? - смешливо ответил ей муж. «У меня это в первый раз было, любимая». Он
наклонился и стал медленно, нежно целовать ее. «Правильно я сделала, - томно сказала себе
Рахели, - что рубашку сняла. Она и не нужна вовсе».
-Можно, - шепнул ей Пьетро, - проверить - хорошо ли будет в следующий раз.
Рахели рассмеялась. Обнимая его, слыша, как бьется его сердце, целуя везде, куда могла
дотянуться, она только кивнула.
Девушка посмотрела на нишу в полу, оставшуюся от яслей, и тихонько вздохнула:
-Хорошо, что я к этой акушерке сходила, трав купила. И в Англии они тоже - найдутся. Пьетро
согласился. Когда он сан примет, когда у него приход будет - тогда пусть детки рождаются, сколько
Господь даст. А пока нам на ноги встать надо, - девушка еще раз перекрестилась. Поднявшись
наверх, она увидела знакомую, рыжую голову.
Муж стоял на коленях перед Богородицей. «Бедный мой, - ласково подумала Рахели. «Все равно
родителей никто не заменит. Ничего, теперь мы вместе, до конца наших дней».
Пьетро обернулся. Улыбнувшись, подойдя к ней, он спросил, кивая вниз: «Тебе там больше
нравится?»
-Там, - Рахели задумалась, - да.Там, как дома, - она посмотрела куда-то вдаль, голубые глаза
внезапно заблестели.
Юноша ласково коснулся ее ладони, и шепнул: «Я тоже не люблю пышные церкви. Когда
приедем домой, я тебе покажу ту церковь в Мейденхеде, где я причетником в детстве был. Там
очень уютно».
Они вышли на площадь, залитую полуденным, теплым солнцем, - у их постоялого двора уже
собирался караван. «Сегодня отправляемся, - вздохнула Рахели, - дня через три уже в Яффо
будем, а там нас Моше ждет».
-Пьетро, - робко сказала она, беря мужа под руку, - а если я не понравлюсь твоим родителям? И
другой родне тоже? Я тетю Марту помню, и Элизу - я с ней в Париже играла. А больше я никого и
не знаю, кроме американских наших родственников.
-Как ты можешь, не понравиться? - удивился Пьетро. «Тебя все полюбят. И я тебя люблю, - он
наклонился и шепнул ей что-то. Рахели выслушала и хихикнула: «Раз у нас еще два часа до
отправления каравана, надо быстро купить подарки, - она кивнула в сторону рынка, - и вернуться
на постоялый двор».
-Я бы прямо сейчас вернулся, - он широко, счастливо улыбнулся: «С работой все устроилось,
кажется. Отец Бьюкенен дал мне записку, к его однокурснику. У того приход в Лидсе, на севере.
Там у дяди Питера ткацкие мануфактуры. Им всегда нужны люди». Он прижал к себе руку жены:
«Справимся. Прихожане ее полюбят, она ведь добрая, заботливая...»
-Надо будет домик маленький снять, - озабоченно заметила Рахели, - на две комнаты. Больше нам
не надо пока. Я шью хорошо, буду заказы брать. Проживем, - она улыбнулась. Пьетро вспомнил
бесконечный, серый дождь, сырые подвалы, кашляющих, хмурых ткачей, грязь на улицах.
-Куда я ее везу? - вдруг испугался юноша. «Она же тут выросла, под солнцем, ничего другого не
знала. А если чахотка, упаси Господи..., Может быть, оставить ее в Мейденхеде, у родителей? Я
буду приезжать...»
Жена остановилась и подняла серьезные, голубые глаза: «Ты, Пьетро, и не думай о таком. Куда ты
