и работорговли в целом» (341-43).
15 июля, через пять дней после того, как проект Долбена обрел силу закона, Morning Chronicle, and London Advertiser опубликовала три письма, подписанные Густавом Васой и другими «цветными» (343-45). Они адресовались Долбену, Питту и Чарльзу Джеймсу Фоксу, в духе межпартийности «объединившимся с министром [Питтом] и… благородно видевшим в правах человека их общее дело» (345).
Участие Эквиано в аболиционистских дебатах 1788 года не осталось незамеченным. К марту он стал уже настолько известным комментатором, что один из корреспондентов Gentlemen’s Magazine, посоветовавший аболиционистам смягчить требования, решил укрыться за псевдонимом «Густав». По-видимому, он пытался воспользоваться авторитетом Эквиано и доверием к нему для отстаивания позиции, которой сам Эквиано не разделял. 5 июля, во время дебатов в палате лордов по законопроекту Долбена, Times предложила своим читателям образ Эквиано – человека с едким чувством юмора, нечасто заметным в его текстах: «Густава Васу, черного, лично присутствовавшего на всех обсуждениях Закона о рабах в обеих палатах парламента, спросили, что происходит с пленными, захваченными во время африканских войн и не проданными европейским купцам. Он ответил: “Из них варят темный суп и черную похлебку!”»[456].
Известность Эквиано привела также к тому, что его имя упоминалось в затянувшейся на целый год дискуссии между анонимными корреспондентами Morning Chronicle, and London Advertiser по поводу утверждений о неполноценности африканцев. Начало ей положил 5 февраля 1788 года Гражданин[457], заявивший со ссылкой, среди прочих, на философа Дэвида Юма и историка Эдварда Гиббона, что порабощение черных оправдано, поскольку африканцы находятся ниже европейцев в цепи бытия. Гражданин приводил псевдонаучные данные о расовой неполноценности, основанные на предполагаемых различиях в форме и размере черепа и расположении икроножных мышц. Черных он помещал в цепи бытия «между обезьянами и белыми людьми», уподобляя «орангутангам». Поэтому, утверждал он, «африканские черные» в умственном и культурном отношении стоят ниже белых». В комментариях, вторящих вышедшим четырьмя годами ранее «Заметках о государстве Виргиния» Томаса Джефферсона, Гражданин, в частности, пренебрежительно отзывается об Игнатии Санчо: «Я видел его письма и могу без колебаний заявить, что во всей книге нет ни тени таланта, ни малейшего проявления вкуса, правильности мысли или выражений; это вялая безжизненная писанина, и если бы автором ее был белый, то осмелюсь сказать, что известность его не продвинулась бы дальше книжной лавки».[458]
11 июля Гражданину бросили вызов несколько оппонентов, включая Христианина, возразившего, что если цепь бытия именно такова, какой ее рисует Гражданин, то есть
подразумевает существование высшей и низшей расы, то должна быть и граница, отделяющая низшую часть высшей расы от высшей части низшей. Поэтому если высшая и низшая расы существуют, то низшие белые и высшие черные должны различаться интеллектом и способностью к нравственному улучшению. Вообще-то я далек от мысли, что Гражданин представляет низшую разновидность белой расы; я бы даже сказал, что это весьма уважаемая личность. Однако же, принимая во внимание всё, что появляется под его именем, я бы не побоялся выставить против него вашего черного корреспондента, Густава Васу, и предоставить публике самой судить, кто же из них двоих имеет больше оснований именоваться человеком.
В подтверждение своей позиции Христианин цитирует Рэмси. 19 июля критики Гражданина – Бенезет мл., Человеколюбие, Мэтт. Добряк[459] и Христианин – получили от него ответный удар. О Христианине, он говорит: «Не стану ни завидовать этому джентльмену, развлекающемуся поучениями, кои выуживает из выступлений мистера Рэмси и Густава Васы, ни отрывать его от этого занятия… Даже если бы и решился я признать некоторые достоинства за Густавом Васой, Игнатием Санчо и прочими, это не больше доказывало бы равенство, нежели свинья, обученная приносить визитные карточки, письма и т. п., доказывала бы, что она уж более не свинья, а какое-то иное животное. Что же до желания Христианина выставить против меня первого из этих черных, могу лишь заверить, что мне не достанет ни любопытства, ни честолюбия, чтобы встретиться с ним или его приятелем; и коли принужден буду отклонить вызов, то под влиянием чувств, совершенно противоположным боязни».
Прямая атака на Рэмси и его друга Эквиано заставили 11 сентября и его самого броситься в бой. Укрывшись за именем Джорджа Фокса, основателя Общества Друзей, Рэмси высмеивает сравнение, к которому прибег в отношении Эквиано Гражданин: «Бедный Васа в облике свиньи вынужден придти в забеге последним». Но он не сомневается, что Эквиано и сам сможет постоять за себя в состязании с Гражданином. Даже скептик Гиббон, предполагает он, принял бы сторону Васы: «Вы задеты предложением выставить вас против Густава Васы. Было время, когда его предков равным образом оскорбило бы предложение быть выставленными против европейских дикарей. Что ж, «раз уж вы христианин… я не стану прибегать к вашим издевательским приемам или выражать малейшее сомнение в ваших дарованиях, которые я искренне уважаю, и предлагаю определить, кто же из вас ниже, с помощью вашего «любимого Гиббона», выслушав ваше и Васы самое разумное исповедование своей веры».[460]
Сам Эквиано решил не вступать с Гражданином в словесную дуэль, происходившую в Morining Chronicle, and London Advertiser во второй половине 1788 года. В это время его больше занимала публичная переписка с политиками, голосовавшими за запрещение работорговли, и к весне 1788 года, когда близилось открытие новой сессии парламента, Эквиано стал уже заметным участником аболиционистского движения. Рэмси желал, чтобы Эквиано еще активнее включился в движение, и в письме от 6 сентября 1788 года предлагает, чтобы он приветствовал каждого прибывающего члена парламента письменным обращением против работорговли. Неизвестно, принял ли Эквиано это предложение.[461]В ожидании возобновления законодательной борьбы в ходе предстоящей сессии парламента он втайне готовился расчехлить намного более грозное риторическое оружие в поддержку этого дела.
Глава двенадцатая
Делая свою жизнь
Эквиано напряженно следил за тем, как в течение 1788 года разворачивается аболиционистское движение, и по мере возможности поддерживал его в личном общении и в прессе. Он понимал, что истории раскаявшихся рабовладельцев, врачей и капитанов невольничьих кораблей постепенно перетягивают симпатии общества на сторону аболиционизма, видел, какое впечатление производят на законодателей яркие свидетельства о жестокостях работорговли, и не мог не заметить, как велик спрос на любые сведения о работорговле. Но самое главное, Эквиано осознал, что именно он мог теперь дать делу аболиционизма то, в чем оно нуждалось больше всего и чего так ждали читатели – историю от лица жертвы.
На протяжении долгих лет формировались связи Эквиано с аболиционистами – через дружбу с Рэмси, близость к Шарпу и участие в проекте по переселению черных бедняков. Последние месяцы он провел, защищая свою репутацию, утверждаясь в качестве участника
