А ныне мы можем только констатировать, что такое обстоятельство как Виновность вообще не доказывается в уголовных делах, в процессах по существу не обсуждается и в Приговорах не обосновывается. Это видно даже из поверхностного анализа судебных разбирательств, из содержания обвинительных актов. Начиная с обвинительного постановления и далее, в обвинительных заключениях, в судебных следствиях и прениях сторон, по Приговорам и Кассационным определениям, мы к удивлению нигде-нигдешеньки не встречаем обсуждений умышленности действий: прямой умысел или косвенный, а по неосторожности: легкомыслие случилось или небрежность. Если следаки и суды выяснение этого считают незначимым, то Закон для чего-то делает по этому поводу разгранички и оговаривает особенности, без которых не выстроятся обоснованные выводы о характере вины. Да, и не достаточно лишь упомянуть форму вины, необходимо доказательства всему представить. Без выполнения таких условий вопрос вины вообще не может быть всесторонне исследован.
Я считаю, что законодатель рамсы попутал, когда позволил присяжным заседателям решать вопрос о виновности. Если уж редкий профессиональный судейка способен чётко разобраться в психических аспектах состояний и действий обвиняемого, тем более не по зубам этот корм для судей от народа. Для решения таких вопросов им необходимы собственные знания и опыт, хотя бы для того, чтобы критично оценивать выводы психиатрических экспертиз – краеугольных доказательств по виновности и вменяемости. Краткие пояснения существа понятия "виновность", как это вывозится по напутствиям к присяжным от председательствующих судей, полной ясности присяжным не могут дать, явно не достаточны. Когда заседателей призывают решить в Вердиктах вопрос "Виновен ли…?", они откровенно не врубаются в проблему, и их решение в этой части никогда не объективно, не адекватно проблеме, произвольно, а фактически является дублированием предшествующего вопроса о причастности.
И последнее. Не правильно и безответственно устанавливать виновность через выяснение этого вопроса у самого обвиняемого. А Закон это допускает. У обвиняемого выясняют, признаёт ли он себя виновным, и факт такого признания приводят в общем перечне доказательств, подтверждающих виновность, а отрицание (отказ) вины может повлечь ужесточение наказания по причине "не осознал". Вопиющее свинство. Но опять же, чтобы получить близкий к достоверному ответ, требуются и соответствующие разъяснения и понимание "виновности" самим обвиняемым. А разве допустимо добиваться самооценки виновности у человека, чья вменяемость ещё не выяснена? А признание вины, само по себе, разве всегда соответствует действительному душевному состоянию заявителя? Но и любые разъяснения "виновности" заведомо могут считаться произвольными, так как понятие это Законом не раскрывается, а толкования от правоприменителей и теоретиков права не только разнятся, так ведь и противоречат друг дружке. Да и сама психиатрическая практика – полный волюнтаризм. Такая фигня, курсант.
Мотивы, наряду с целью определят наличие, содержание или отсутствие умысла, и тем самым и обстоятельство виновности в целом. Мотивы – это те побудительные причины, что склонили человека к совершению конкретных действий. По дикой традиции это обстоятельство оставляют без отдельного доказывания. Изредка, в общих выводах проскальзывают поверхностные упоминания причин преступлений, а также намёки о наличии доказательств, которые предлагают угадывать в гуще обвинительных сведений. Такие выводы не поддаются внешней проверке, так как отдельной строчкой в обвинительных актах мотивация не доказывается. И это самостоятельный повод для обжалования таких решений.
4.1.4. Характер и размер вреда
Любое преступление разрушительно по сути, является вредительством не только в отношении жертв преступлений, но и для самого виновного. Так как преступник наказуем, значит, сосватан он будет за страдания и утраты, а не приобретёт каких-либо дивидендов, как мог бы загадывать он сам изначально по своим «подвигам». Но указанное обстоятельство вреда здесь подразумевает только вред, причиняемый жертве – потерпевшему или общественным интересам. И, так как одна из целей судопроизводства – возмездие, через меры по исправлению вредоносных последствий, то выяснение характера и размера вреда направлено на обеспечение задачи заглаживания вреда и возможного восстановления всех ущемлений и потерь.
Характер и размер вреда может быть обсуждаем только при наличии самого вреда. Без вреда не выловить и гниду из муда. Отсутствие вреда в любом его проявлении отрицает сам факт преступления как такового. А характеризуется вред тремя его формами: физический вред здоровью; материальный (имущественный) ущерб, моральный вред.
Физический вред выражается в утрате здоровья. Каждый человеческий организм в биологическом аспекте обладает относительной степенью здоровья, которое, в общем-то, не поддаётся измерениям. Не существует, не выработано шкалы здоровья. Абсолютно здоровых не бывает, чтобы из этого отлить эталон (хотя абсолютное нездоровье различимо – оно у мертвяков). Поэтому, для установления объёма вреда выясняется разница между тем здоровьем, что имелось у чела до преступных воздействий на него и тем здоровьем, каким оно оказалось после преступления (остаточный принцип). Но в уголовной практике почему-то не принимается во внимание первоначальное состояние, а выводы делают лишь по наступившим результатам, исходя из обнаруженных телесных повреждений. Некоторые составы преступлений в качестве последствий указывают и такой близкий по значению параметр, как утрата трудоспособности (напр. по ст. 112, 115 УК РФ). Применение такого признака в качестве основополагающего несколько смущает, так как непонятно, каким образом определить утрату трудоспособности, допустим, у изначально нетрудоспособных инвалида или малолетки.
Размер (степень) вреда здоровью оценивается также в трёх величинах: лёгкий вред, вред средней тяжести и тяжкий вред здоровью. Эти степени разграничивают исходя из опасности для жизни и путём исключения возможности наступления более тяжких последствий. Так, лёгкий вред соизмеряют с кратковременностью расстройства здоровья, а среднюю тяжесть вреда выводят из факта не наступления последствий, характерных для тяжкого вреда (ни то, ни сё). Наиболее внятно в Законе объясняется тяжкий вред здоровью. При таком вреде повреждаются жизненно важные органы (мозговина, печенюга, мотор и др.). К тяжкому причисляют и необратимые повреждения других органов, собственно смерть не влекущих, но существенно калечащих органику (утрата ноги, почки, глаза, обезображивание морды лица и подобное). В эту же группу включены и травмы-переломы некоторых телообразующих костюков: позвоночник, череп и рёбра. С самым последним сложно согласиться, так как сам по себе перелом рёбер, если он не осколочно-проникающий, для жизни не опасен и полностью заживляем.
Перечень тяжких телесных повреждений подробно приводится в специальных нормативных актах. Определение тяжести вреда здоровью – прерогатива медиков-экспертов, с целю чего в обязательном порядке проводится экспертное исследование (ст. 196 УПК РФ). Обращаем внимание на неоднозначность предмета доказывания: размер вреда / степень вреда.
А вот для лёгкого и средней тяжести вреда подобный перечней не существует. Отнесение к одному из этих видов каких-либо телесных повреждений осуществляют на основании оценки экспертов субъективно и произвольно. И с этим мнением всегда можно поспорить по его обоснованности. В экспертных заключениях, кроме порой гипотетических оценок, типа: "эту ранку можно считать влекущей лёгкий вред, а вот этот перелом и причинил средней тяжести вред", мы не находим объяснений: почемуй-то эксперт так посчитал, какие нормативы и методики он использовал. Но ты уже вкуриваешь, что любая необоснованность – это произвол.
Материальный вред соизмеряется с имущественным ущербом. Он определяется стоимостью материальных объектов, при условии, что такая оценка доступна исчислению по каждому конкретному объекту. У каждой принадлежной вещи, предмета есть своя цена, которая может быть худо-бедно установлена. Оценка исчисляется в денежном выражении – стоимостью, ценой в российских рублях, даже если реальные посягательства или пост-преступные расходы (убытки) выражались какими-либо чучмекскими денежками, типа баксы или еврики, любыми ценными бумагами и имуществом. Значение имеет только Реальная (рыночная) стоимость – та цена в денежном эквиваленте, которой вещь или предмет обладали на время преступления. Здесь отрабатываются уже правила гражданского права, в чём уголовные судьи откровенно пробуксовывают. На практике мусора обычно принимают в расчёт только заявленную терпилами изначальную стоимость – ту цену, за которую имущество было приобретено как новое. Но мы-то немытые понимаем, что по прошествии времени, любое имущество, даже без его потребления, утрачивает свои первоначальные свойства, а вместе с тем и обесценивается, в том числе и потому, как пользователь этой вещи за период держания приобрёл какие-то благости от наличия её. И ко времени преступления стоимость вещи порой значительно понижается. Пусть даже этой вещью будет какая-либо безделушка, допустим, слоник фарфаровый на камоде бабушки твоей. Его не съесть, ни гвоздь им заколотить, ни рассчитаться им за автосервис. А вот ведь, слоник керамической глупостью своей радовал глаз и в том потребительское свойство своё излучал – расходовался, значит, он некую стоимость всё ж имеет.
