это материя, а стихи становятся галактиками. Видишь
ли, обычные люди не могут их выучить...
170
-
171-
— Но он может, — сказала Таша.
— Возможно, — сказал Рамачни. — Но Дар Пазела — крошечная искра по
сравнению с дикой огненной силой таких слов. Только двум или трем я
осмеливаюсь научить вас — ради вас и ради самого Алифроса. И, Пазел, ты
сможешь произнести каждое слово только один раз. После этого оно навсегда
исчезнет из твоего разума.
— Почему бы тебе самому не произнести их? — спросила Таша.
— Я здесь гость, — сказал Рамачни. — Мастер-слова принадлежат этому
миру, а не моему. На моих губах они пыль.
Пазел все еще колебался:
— Что мне делать этими Мастер-словами?
— Сражаться с врагом.
— Но как? Ты даже не знаешь, кто он такой!
— Со временем он покажет себя. И тогда ты будешь должен выбрать слово и
момент для его употребления. И выбрать мудро, потому что второго шанса не
будет.
— Это... абсурд! — прошипел Пазел. — Я даже не знаю, с кем я должен
сражаться! Как ты можешь ожидать, что я его побью? Что, если он просто пырнет
меня ножом во сне?
— Он также не узнает ни о тебе, ни о силе, находящейся в твоем
распоряжении. И могут пройти годы, прежде чем он нанесет удар — годы, дни или
просто часы. Попытайся понять: это битва в темноте, и я так же слеп, как любой
другой. Я знаю только одно: я нашел в тебе и Таше своих лучших воинов, самых
лучших за девяносто лет поисков. Ты откажешься?
Пазел медленно подошел к столу и положил торт.
— Нет, — сказал он. — Не откажусь.
— Тогда, как только мы договоримся о времени...
— Сейчас.
Рамачни удивленно дернул хвостом:
— Ты уверен? Это тебя сильно утомит.
— Уверен. Сделай это сейчас. Пока я не передумал.
Рамачни глубоко вздохнул, потом посмотрел на Ташу:
— Когда все закончится, Пазел будет просто усталым, но я буду измучен.
Настолько измучен, что не смогу вернуться в мой мир через твои часы. Я пойду в
свое тайное место в трюме и посплю несколько дней. Могу ли я положиться на
тебя, Таша? Будешь ли ты охранять его, охранять себя и быть сильной для всех, пока я не проснусь?
Сияя от его уверенности в ней, Таша сказала:
— Буду.
— Тогда иди к окну, Смитидор, и ложись.
Пазел подошел к окнам галереи. Подоконник был длиной восемь футов, с
красными шелковыми подушками по концам. Было ли у них время на это
171
-
172-
волшебство? Был ли он неправ, настаивая на том, чтобы это произошло сейчас? Он
лег, стараясь не касаться подушек. Даже после мытья он все еще чувствовал себя
слишком грязным для этой комнаты.
Маленький маг прыгнул в руки Таше, затем повернулся к нему лицом.
— Не думай, — сказал он. — Мысль — это задача всей твоей жизни в этой
хрупкой вселенной, но сейчас это неправильная задача. Вместо этого слушай.
Слушай так, как будто от этого зависит твоя жизнь, как однажды и будет.
Пазел посмотрел на него, но маг не дал никаких дальнейших указаний.
Поэтому Пазел скрестил руки на груди и прислушался.
Сначала он просто слышал корабль — звуки были такими знакомыми, что он
их почти не замечал. Под окнами ахтерштевень вспенивал волну, а руль скрипел, когда мистер Элкстем поворачивал штурвал. Кричали чайки. Мужчины смеялись и
ругались. Ничего необычного.
Затем Рамачни что-то прошептал Таше, та наклонилась над Пазелом и
распахнула окно. Ветер заполнил комнату, подняв ее волосы, и Рамачни
соскользнул с ее рук на подоконник. Он осторожно забрался на грудь Пазела.
— Закрой глаза, — сказал он.
Пазел повиновался, и в тот момент, когда его веки закрылись, он исчез — его
швырнуло, как лист, в огромный звуковой циклон. Негромкий, он был глубже, чем
само море. Пазел слышал, как бьются тысячи сердец, каждое сердце на
« Чатранде»: от медленного барабанного боя сердец авгронгов до бип-бип-бип
новорожденных мышей в амбаре. Он услышал, как Таша моргнула. Он слышал, как
Джервик тайно смеялся над чем-то, Нипса рвало от какой-то грязной работы на
камбузе, и впередсмотрящий прорыдал имя девушки (« Гвенни, Гвенни») в
уединении вороньего гнезда. Он услышал, как крыса говорила, завывая, о гневе
Ангела Рина. Он услышал, как Роуз прошептал во сне: « Мама! »
Но звуки « Чатранда» были всего лишь легким порывом ветра в шторм. Пазел
мог слышать все волны в Нелу Перен, разбивающиеся о
