и предложил самой Думе решить, кто из нас прав.
Пересматривая и теперь, много лет спустя, отчеты этого заседания Думы, я могу по совести сказать, что этот первый день думской работы — 27 ноября 1907 года — кончился, несомненно, победою правительства над попыткою возобновить по бюджету оппозиционный натиск по примеру первых двух дум. Атмосфера была иная. Всем хотелось приняться за работу, не выходя из зала заседаний со многими депутатами, все мы чувствовали, что начались иные времена и можно начать спокойно вести каждому свое дело.
Для меня лично этот покой оказался, однако, недолговременным.
Уже в январе пришлось встретиться с новою, не очень, правда, ожесточенною, попыткою оппозиции совершить нападение на правительство.
Не успела собраться Дума третьего созыва, не успела она внутренне организоваться, как уже 10 ноября за подписью 40 членов внесено было законодательное предположение о необходимости пересмотреть высочайше утвержденные 8 марта 1906 года сметные правила, отменить в них все, что ограничивает права народного представительства в бюджетном деле, и применить новый порядок к рассмотрению смет и росписи на 1908 год.
Предложение это списано было буквально с такого же предположения, внесенного, от имени той же партии во Вторую Государственную думу, осталось ею нерассмотренным, и под ним поставлены были подписи членов той же фракции в Третьей Думе, с перепечаткою даже и тех типографских ошибок, которые были замечены в первом проекте.
Первым, подписавшим предположение, был член Думы Аджемов. Он же взял на себя и защиту законопроекта или, вернее, нападение на правительство и попытку провести те же оппозиционные тенденции, которые так ярко характеризовали первые две думы. Уже много лет потом, в эмиграции, в Париже, вспоминая эту первую свою попытку выступления против правительства, Аджемов говорил мне, что выступал он крайне неохотно, не будучи вовсе знаком со сметным делом, но не мог отказаться от возложенной на него миссии, потому что партия потребовала от него выступления, как выражался он, по чисто стратегическим соображениям, не сомневаясь в том, что правительство будет выступать с решительным протестом, обрушится на него всею своею тяжелою артиллерией возражений министра финансов, и тогда на смену ему будет выдвинут намеченный партией главный мой противник А. И. Шингарев, который специально готовится к этой роли и уже успел выдержать блестяще экзамен на партийных собраниях.
Никому из правительства Шингарев совершенно не был известен, но до нас доходили сведения из думских кулуаров, что среди депутатов распространяется молва о нем, как о человеке очень даровитом и чрезвычайно резко настроенном против правительства. Его былая карьера — земского врача Воронежской губернии — не говорила ничего о его финансовых дарованиях, но все воронежские депутаты говорили часто в земских собраниях, что он считался именно специалистом по сметным вопросам, едким в прениях и крайне настойчивым в аргументации и проведении своих взглядов, всегда решительно оппозиционного характера.
Как только законопроект был отпечатан и подписан, Столыпин прислал мне его на рассмотрение, и, получив от меня словесное разъяснение, что это тот же старый, даже не перелицованный проект, внесенный во Вторую Думу, он внес на рассмотрение Совета министров предварительный вопрос о том, какой тактики следует держаться правительству в отношении к нему? Следует ли выступить с решительными возражениями при первом же заслушании его в Думе при разрешении вопроса о направлении законопроекта или остаться нейтральным в этом первом фазисе, выждать рассмотрения его в комиссии, куда дело будет, несомненно, передано, принять в ней деятельное участие, относясь к проекту отрицательно, и занять ту же непримиримую позицию и при передаче заключения комиссии в общее собрание?
По этому предварительному вопросу разногласий в Совете не было. Министр иностранных дел Извольский попытался было высказать мнение, что лучше не мешать работе Думы и не спорить заранее против возникшего предположения, а ограничиться самым общим заявлением, что оно чревато большими осложнениями, которые выяснятся при детальном его рассмотрении, но что правительство готово сотрудничать с Думою, сохраняя, разумеется, полную свободу действий при разработке внесенного предположения. Он скоро, однако, отказался от высказанного мнения под напором единодушного взгляда всего правительства о крайней опасности внесенного проекта с правительственной точки зрения и полной невозможности не высказать сразу же, с самого первого момента, категорического взгляда на него, как на неприкрытую даже попытку меньшинства втравить большинство Думы в чисто оппозиционную затею, имеющую своею единственною задачею затруднить деятельность правительства в ту пору, когда несомненное большинство членов Думы и не помышляет о принципиальной оппозиции. Мы все были единомышленны в том, что на нас лежит долг открыто выяснить Думе всю опасность поднятой затеи, хотя бы для того, чтобы потом не было упрека, что мы нарочно молчим перед новым составом представительства и скрываем от него наши взгляды. На меня было возложено сразиться с оппозицией в первом же заседании, как только дело будет поставлено на повестку «по направлению», и изложить все принципиальные возражения против внесенного предположения в надежде, что в таком случае есть много шансов на то, что дело застрянет в комиссии, и Дума не станет вовсе торопиться его рассмотрением.
Так оно и вышло. Дело было назначено к слушанию на 12 января 1908 года, заняло два заседания и окончилось простою передачею в Бюджетную комиссию, в которой пролежало очень долго, гораздо позже вышло из нее в общее собрание с полным разногласием с правительством, и до самого моего ухода в конце января 1914 года не претворилось в силу закона, так как хотя Дума и выработала свой проект, но он не был принят Государственным советом.
Таким образом, до самого разрушения всего нашего законодательного аппарата в 1917 году мы существовали с теми самыми сметными правилами 1906 года, которые казались таким бельмом в глазу для оппозиции всех дум четырех созывов.
Эти два заседания 12 и 15 января 1908 года были настолько характерны по существу, что о них стоит сохранить некоторый след в воспоминаниях о таком далеком теперь прошлом. Они показали с полной очевидностью, что тут, как и во многих других случаях, было не заблуждение авторов, не добросовестная их попытка внести коренное улучшение в наше законодательство, а простое желание ограничить власть правительства в самом чувствительном для него деле — в рассмотрении и исполнении бюджета, и внести простое и ясное средство борьбы с властью во имя принципов той же Первой Думы
