последнего по предложению Гамелена был поставлен Вейган. «Мы были заинтересованы в том, – вспоминал генерал, – чтобы иметь там человека, обладающего большим авторитетом. Если бы встала проблема Балкан, то нам потребовался бы тот, чей вес был неоспорим – правая рука маршала Фоша»[1176].
Таким образом, сразу возникла проблема разделения командования. Несмотря на то, что от Венсенна до Ла-Ферте на автомобиле можно было добраться за два часа, отсутствие главнокомандующего в штаб-квартире не могло не сказываться на эффективности управления армиями и не способствовало формированию рабочей атмосферы. По свидетельству Жоржа, положение дел усугубляли «неудачные статьи, появлявшиеся в прессе, закулисные тенденциозные слухи, отдельные визиты парламентариев и бывших министров, наконец, неосторожные речи офицеров связи, плохо информированных или желавших выделиться» [1177]. Ситуация осложнялась натянутыми личными отношениями между Гамеленом и Жоржем и явной антипатией, существовавшей между последним и Даладье. Главе правительства как парламентскому политику не импонировала жесткость мало склонного к компромиссам Жоржа, которого он к тому же подозревал в участии в антиправительственных интригах[1178].
Попытка решить эту проблему привела к еще большему усложнению системы военного управления. В декабре 1939 г. Гамелен с подачи Даладье[1179] принял решение о замене Бино, близкого к Жоржу, на более лояльного главнокомандующему генерала Думенка, который вместе с частью управлений штаб-квартиры переехал в Монтри на полпути между Ла-Ферте и Венсенном. Оставшийся на прежнем месте Жорж должен был сконцентрироваться на управлении войсками Северо-Восточного фронта. Таким образом, «штаб-квартира оказалась разорванной между Ла-Ферте-су-Жуар и Венсенном, что привело к чрезвычайному затруднению коммуникаций, путанице, нарастающему абсурду, медлительности там, где должны царить порядок, ясность и быстрота»[1180]. Между главнокомандующим и армиями возникли две промежуточные инстанции, плохо взаимодействовавшие друг с другом. По справедливому замечанию де Голля, «так могло продолжаться до тех пор, пока на фронте царило спокойствие, но это, безусловно, стало бы невозможным, если бы начались бои» [1181].
Параллельно с многоэтажной структурой командования сухопутных сил действовали фактически независимые от Гамелена управления других родов войск. Командование ВМФ было расквартировано в Мэнтеноне к юго-западу от Парижа. Адмирал Дарлан осуществлял жесткий контроль над операциями отдельных флотов и с Гамеленом взаимодействовал меньше, чем с британским Адмиралтейством[1182]. В Сен-Жан-ле-Де-Жюмо вблизи Ла-Ферте расположилась штаб-квартира генерала Вюймэна, ставшего командующим ВВС. Организационная самостоятельность сухопутных сил и авиации, таким образом, закрепилась территориальным разделением двух командований, что не могло не повредить совместному планированию операций: «Когда командующим 2-й и 9-й армиями потребовалось вызвать авиацию, они должны были запросить генерала Бийотта, обращавшегося с той же просьбой к Жоржу, последний – к Гамелену, а Гамелен – к Вюильмену [так в тексте – авт.]. Если вызывалась английская авиация, то Гамелен должен был направлять свои просьбы в Лондон… Эта сложная система управления значительно сокращала возможности оперативного использования военно-воздушных сил. Следует прибавить, что английские воздушные соединения могли включаться в сражения, только если их предупреждали за 16 часов до намеченного срока выполнения задачи»[1183].
Генералы Альфонс Жорж и Джон Горт (слева направо),
8 января 1940 г. Источник: Wikimedia Commons
В формальном подчинении Гамелена и Жоржа находился британский экспедиционный корпус во главе с генералом Гортом, прикрывавший бельгийскую границу и имевший свой собственный штаб. Эффективность всей этой громоздкой системы в немалой степени зависела от качества связи, однако и здесь имелись большие проблемы. В Венсенне не было ни одной радиостанции, и офицеры Гамелена жаловались, что не могут использовать даже почтовых голубей. Главнокомандующий редко пользовался телефоном и предпочитал передавать приказы Жоржу через вестовых, передвигавшихся на мотоцикле, или лично. По опыту Первой мировой войны генералы считали, что оперативное управление войсками – это второстепенная задача: «Штабы предпочитали предварительно схематически планировать все боевые операции. Это предполагало долгое составление бесконечных приказов, в которых до малейших деталей прописывались действия нижестоящих подразделений»[1184].
«В своем венсеннском уединении, – вспоминал де Голль, – генерал Гамелен произвел на меня впечатление ученого, который, замкнувшись в лаборатории, комбинирует различные элементы своей стратегии»[1185]. Хотя это сравнение и не совсем точное (Гамелен неоднократно выезжал на линию фронта), оно верно подмечает роль, которую отвел для себя главнокомандующий уже в первые недели войны после завершения мобилизации. Пока в Париже Даладье формировал новое правительство и отбивался от нападок «партии мира», а Жорж из Ла-Ферте концентрировал армии на северо-восточной границе, главнокомандующий пытался постичь причины столь быстрой катастрофы польской армии. Он никогда не был большим поклонником поляков, но считал, что они обладают серьезными вооруженными силами. Являлся ли немецкий успех простой случайностью, совпадением прогнозируемых обстоятельств? Или же германские войска смогли навязать Польше новый тип войны, к которому она оказалась не готова? В том случае, если бы верным оказалось второе утверждение, это могло повлечь за собой пересмотр всей стратегии союзников.
16 сентября Второе бюро направило военно-политическому руководству Франции записку, в которой зафиксировало основные причины поражения польских войск [1186]. Германскому наступлению, сделавшему ставку на фланговые удары из Словакии и Восточной Пруссии, «поляки противопоставили группировку, кажется, не учитывающую ситуацию, создавшуюся в результате исчезновения Чехословацкого государства, и возникшую в связи с этим опасность для южной Польши». Стратегическое развертывание польских армий предоставило немцам полную свободу действий. «Вероятно, сковывание значительных сил в районе Познань – Померания, не поддающееся оправданию с военной точки зрения, соответствует политическим и сентиментальным интересам. Оно вынудило, по меньшей мере, более % польской армии оставаться без действия в течение восьми наиболее критических дней», – констатировали авторы записки.
Вопреки всем надеждам французских генералов, немцы смогли обеспечить полное численное превосходство над поляками: «Польской армии, состоящей из четырех десятков дивизий (10 из которых сформированы по мобилизации и затем распределены на несколько фронтов), Германия противопоставила на той же границе от 60 до 70 дивизий, большей частью представляющих собой кадровые войска, а также танковые и моторизованные части. Немцы подтвердили, кроме того, свое превосходство в материальной области (танки, тяжелая артиллерия, ПВО, особенно авиация). 350 танкам и 500 танкеткам, которыми в общей сложности располагала польская армия, противопоставлялись 2 или 3 тысячи бронированных боевых машин всех типов, входивших в состав немецких танковых дивизий. Аналогичная диспропорция существовала между обоими лагерями в области ПВО и авиации». Уже в середине сентября французы имели информацию о главном оперативно-тактическом новшестве Вермахта – использовании самостоятельных танковых соединений при поддержке штурмовой авиации: «Пока мы не располагаем никакими сведениями о приемах ведения боя танковыми соединениями, кроме того, что их передвижение, якобы, прикрывалось активной ПВО; при боестолкновении они поддерживались авиацией. Зато мы хорошо осведомлены о деятельности немецкой авиации, которая, очень быстро обеспечив себе господство в воздухе, приняла участие
