в боевых действиях в следующих формах: атака наземных целей (штурмовка), а также бомбардировка».
Выводы из этого, впрочем, делались достаточно консервативные. Для сдерживания германского удара в кампании на западе Второе бюро предлагало «противопоставить фронт, уверенно опирающийся на препятствия определенной значимости; установить в глубине и с флангов прочные заграждения и в непосредственном соседстве с этими оборонительными сооружениями [расположить – авт.] для контрударов войска, хорошо обеспеченные бронированными боевыми машинами. усилить общую систему заграждений на флангах, по меньшей мере [сделать их – авт.] такими же прочными, как по фронту, чтобы иметь возможность предотвратить маневр на окружение». В тактическом плане отмечалась важность противотанковой и противовоздушной обороны. При этом оговаривалось, что «действия авиации должны быть направлены на разделение блока “бронированная боевая машина – вражеская авиация”».
Однако та скорость, с которой рухнул польский фронт, требовала очевидных объяснений. Французские разведчики считали, что своим успехом немцы были обязаны благоприятным природными факторами, которые не могло учесть ни германское командование, ни генеральный штаб в Варшаве. Сентябрь 1939 г. в Центральной и Восточной Европе выдался теплым и засушливым. Как отмечалось в докладе Второго бюро, «погода в течение месяца была исключительно сухая, что повлекло за собой понижение уровня вод и осушение болот, обеспечивая полную проходимость бронированным боевым машинам, облегчая действия авиации на всех высотах». С точки зрения доминировавшей в умах французских военных доктрины это объясняло многое – и слабость польского фронта, созданного по линиям рек, и успех германских механизированных соединений.
Кроме того, французские генералы были убеждены в том, что поляки сами виноваты в своем поражении. Процитированная выше записка Гамелена от 8 сентября в полной мере отражала предвзятое отношение к польскому военному планированию, которое усвоили во Франции и которое поляки во многом сами создали. По мнению французов, их восточные союзники сорвали процесс координации военных усилий, отказываясь до последнего момента признать угрозу германского нападения, на случай которого у них не оказалось подготовленного плана. В Париже вплоть до сентября 1939 г. не имелось представления о том, как именно Польша собирается воевать против Германии. Начиная с 1936 г., обозначившего активизацию франко-польских военных контактов, Варшава игнорировала все пожелания Парижа в части организации национальной обороны, а трехмиллиардный кредит, выделенный ей для перевооружения армии, так и не был в полной мере использован. В этой связи доводы о незрелости польского командования, ошибочности его предвоенных планов обретали актуальное звучание. Французы же получали моральное право надеяться на то, что на западе разрушительный сценарий сентябрьской восточной кампании не повторится.
Однако разведывательная информация о действиях Вермахта в Польше накапливалась, и французы при всем своем нежелании отступать от давно усвоенных представлений о ведении войны, не могли ее не учитывать. Выводы Второго бюро, изложенные 16 сентября, дополнялись свидетельствами французских представителей, наблюдавших за военными действиями на востоке. Уже 4 сентября военный атташе в Варшаве сообщал в Париж: «Ни одна атака не происходит без применения танков, активная воздушная поддержка, сильная противовоздушная оборона, попытки прорыва фронта бронетанковыми дивизиями»[1187].
23 сентября Фори, перебравшийся с польским правительством из Варшавы в Бухарест, адресовал Гамелену доклад «Роль крупных бронетанковых соединений в польской кампании – их взаимодействие с авиацией». «Ключевая характеристика польской кампании, – отмечал в своем тексте генерал, – заключается в той важной роли, которую в ней сыграли крупные бронетанковые соединения, применявшиеся в тесной взаимосвязи с авиацией. Именно взаимодействие этих двух видов вооруженных сил сначала определило успех приграничного сражения, а затем в ходе его развития – провал последующих попыток поляков перегруппировать войска».
Фори детально описывал ту оперативную-тактическую модель, которую немцы, впервые опробовав ее в Польше, неоднократно применяли в ходе Второй мировой войны: механизированные соединения, состоящие из танковых, моторизованных и пехотных дивизий, использовались на флангах для прорыва фронта, громили тылы противника и его резервы, не давая ему закрепиться на линии рек. На завершающем этапе танковые дивизии совершали охватывающий маневр и формировали кольцо окружения. Генерал подчеркивал особую роль штурмовой авиации, поддерживавшей танки на поле боя артиллерийскими и бомбовыми ударами, которые производили «деморализующий и нейтрализующий эффект» на солдат противника[1188]. О том же писал в Париж Арманго, подчеркивая определяющую роль, которую Люфтваффе сыграли в разрушении каналов связи между польскими штабами, что фактически уничтожило систему управления войсками[1189].
Фори считал, что в ходе наступления на западе Вермахт будет действовать аналогично. «Их игра в Польше слишком хорошо удалась, чтобы они не повторили ее, – писал он Гамелену. – Разумеется, мы обладаем гораздо более мощными вооружениями, чем поляки, и этих вооружений у нас больше, наше командование имеет лучшую подготовку; наш фронт непрерывен и сильнее укреплен; плотность занимающих его войск несравнима [с тем, что имело место в Польше – авт.]. Но наши войска и их командование должны быть готовы к испытаниям, о которых начало кампании, возможно, не дало им полного представления. Мы победим, но враг силен»[1190].
Однако инерция старых подходов, глубоко укоренившихся в мышлении французских генералов, была слишком велика для того, чтобы быстро уступить место новому знанию, опиравшемуся на самый современный опыт. В конце октября штаб верховного главнокомандования французской армии (образованный на основе генерального штаба мирного времени) выпустил доклад под заглавием «Польская кампания», отпечатанный типографским способом для распространения среди офицеров. При перечислении факторов германской победы активное применение Вермахтом самостоятельных бронетанковых соединений при поддержке авиации стояло на последнем месте после обеспечения стратегической внезапности и численного превосходства. Вывод штабных аналитиков был достаточно консервативным: «Способы ведения боя, примененные германской армией в Польше, отвечали особой ситуации (очень протяженные фронты, диспропорция сил, отсутствие сплошной укрепленной границы, превосходство в технических средствах и т. д.). На западном фронте операции, очевидно, обретут другой облик; тем не менее, по многим причинам может случиться, что по крайней мере на некоторых участках этого фронта будут применены те же методы, что и в ходе польской кампании»[1191].
Иными словами, французское командование склонялось к мысли о том, что успех Германии в Польше – это частный случай, который можно объяснить совпадением ряда обстоятельств, от стратегической близорукости польского военно-политического руководства до специфики восточно-европейского ТВД и климатических условий. Свидетельства очевидцев катастрофы польской армии принимались к сведению, но не меняли общую картину. Взять их как руководство к действию означало пойти на пересмотр всей французской стратегии, что казалось неприемлемым риском. Гамелен, видимо, понимал, что речь идет не только о локальных особенностях ведения войны на западе и востоке. 7 октября 1939 г. на встрече с командующими армий, расположившихся на северо-восточной границе, он подчеркнул необходимость детального анализа причин поражения польской армии. Генерал делал акцент на усиление противотанковых и противовоздушных средств. По его мнению, французской
