от января 1940 г. предупреждал: «Административный аппарат мы перестроим. Сырье мы найдем. Технику мы изготовим или купим. Имея деньги, можно выкрутиться: по счастью, с этой точки зрения, благодаря Вам, положение страны выглядит неплохо. Но есть ли у нас во Франции и в империи достаточно людей, способных заняться той колоссальной работой, которую необходимо сделать, чтобы спасти страну?»[1219]. Пришло время тратить те деньги, которые полтора года копили министры финансов Даладье. С 1 ноября 1938 по 31 августа 1939 гг. чистый приток капитала составил 26 млрд. франков, инвестированных в ценные бумаги французского казначейства [1220]. 3 октября в Лондоне был создан франко-британский межведомственный комитет по снабжению и закупкам военных материалов, ключевую роль в котором стал играть его председатель Ж. Монне. Ведомство занялось координацией поставок сырья и техники для нужд франко-британского союза[1221]. Золото и валюта широким потоком потекли из Франции за рубеж. В апреле 1940 г. министерство вооружений закупило в США одних лишь станков на сумму 700 млн. долларов[1222]. Тогда же Париж заключил с американскими фирмами договоры на поставку почти 3825 боевых самолетов до 1 сентября 1941 г., хотя Даладье требовал от Монне договориться о поставке 10 000 машин[1223].
Рейно бил тревогу: при таких темпах роста импорта на фоне прекратившегося с начала 1940 г. притока капиталов французские финансовые резервы были бы полностью исчерпаны к 1941 г. Но о введении контроля над валютными потоками речи по-прежнему не шло, как и о серьезном перераспределении внутреннего продукта для удовлетворения растущих нужд обороны. Снижение потребления домохозяйств или переход к кредитованию за рубежом в качестве мер поддержки военной экономики не рассматривались по политическим причинам. Рейно продолжал делать ставку на сохранение режима laissez-faire, укрепление доверия бизнеса и привлечение капиталов. Вопрос о том, как эта модель совмещалась с необходимостью вести тотальную войну, оставался открытым. Споры министра финансов с председателем правительства углубляли их и без того глубокое недоверие друг к другу и готовили почву для внутриполитического кризиса весны 1940 г.
Однако закупки техники за рубежом, как предупреждал Дотри, не помогали решить проблему трудовых ресурсов. Именно она в первые месяцы войны была ключевой. Отток рабочих с заводов нанес удар по военному производству. Осенью-зимой 1939 г. оно в лучшем случае стагнировало или незначительно росло. По информации штаба верховного главнокомандования, к декабрю 1939 г. производство легких танков увеличилось с 80 до 135 машин в месяц, танков В – с семи до 20. Этого явно не хватало для завершения программы механизации французской армии и восполнения прогнозируемых боевых потерь, для чего по расчетам генерального штаба требовалось не менее 275 легких танков и 30 танков B в месяц[1224]. По данным, представленным в 1947 г. Гамеленом, дело обстояло еще хуже: ежемесячное производство легких танков в декабре сократилось по сравнению с сентябрем, упав ниже уровня в 100 машин; производство танков В остановилось на уровне 12–14 машин в месяц; в выпуске SOMUA отмечался провал – с 35 машин, изготовленных в сентябре, до 15, выпущенных в декабре. Похожая картина складывалась с производством артиллерийских систем[1225].
Согласно старым расчетам, насыщение армии оружием должно было начаться уже через несколько недель после мобилизации. Однако вплоть до февраля 1940 г. войска испытывали острый дефицит в оснащении: довоенных запасов явно не хватало, а промышленность, которая никак не могла перестроиться на военные рельсы, не удовлетворяла выросшие запросы[1226]. Парламентские комиссии, инспектировавшие войска на фронте, представляли тревожную картину. В 3-й армии генерала Ш.-М. Конде, занимавшей форты «линии Мажино» к югу от Люксембурга, не доставало трети автомобилей до их полной штатной численности. В соединениях не досчитались 325 противотанковых орудий калибром 25 мм, чувствовался острый дефицит в эффективных 50-мм мортирах. Практиковалось первоочередное оснащение действующих дивизий в ущерб резервным. 7-я армия генерала А. Жиро была расквартирована на северном участке фронта и предназначалась для ускоренного выдвижения на восток в случае вторжения немцев в Бельгию. Она должна была быть полностью моторизованной, однако две трети ее пехотинцев передвигались пешком. В моторизованных дивизиях отсутствовали положенные по штату бронетранспортеры и тягачи для артиллерии. В лучшем состоянии находились механизированные соединения, однако в 3-й легкой механизированной дивизии у танков «Гочкис» был некомплект башенных орудий калибром 37 мм, что делало ее небоеспособной[1227]. Повсеместно не хватало противовоздушных средств.
Исправить подобное положение дел мог лишь перезапуск промышленности за счет возвращения хотя бы части мобилизованных рабочих: по оценке ведомства Дотри, это позволило бы увеличить производительность предприятий на 50 % [1228]. Но и здесь имелись очевидные трудности. Военные, воспользовавшись нерасторопностью предпринимателей и нерадивостью чиновников, поставили под ружье максимально возможное число призывников, решая главную задачу, которая стояла перед ними – сформировать как можно больше дивизий для парирования «внезапного нападения». Политическое руководство, осознав все последствия проведенной таким образом мобилизации, слабо представляло, как можно исправить ситуацию. Генералы приводили свои доводы: возвращение только что призванных контингентов ломало мобилизационное расписание, лишало армию специалистов, которые на фронте были нужны не меньше, чем в тылу, – механиков, водителей, инженеров, и могло иметь нежелательные моральные последствия[1229].
В своем письме Гамелену от 16 сентября Даладье требовал демобилизовать призывников старших возрастов и сельскохозяйственных рабочих, занятых в технических и вспомогательных службах. Генерал фактически уклонился от выполнения распоряжения, ограничившись формированием армейских команд, в обязанности которых входила обработка сельскохозяйственных угодий в прифронтовой зоне. «Неся возложенную на меня ответственность, я не думаю, что могу сделать больше», – констатировал он[1230]. На низовом уровне дело доходило до прямых конфликтов между предпринимателями, пытавшимися сохранить своих сотрудников, и местными военными властями. Правительство отвергло предложение профсоюзов о формировании специальных комиссий с участием представителей армейского командования, трудовых коллективов и владельцев предприятий, которые должны были разбирать конкретные случаи и возвращать мобилизованных рабочих к станкам[1231]. Министерству вооружений совместно с министерством труда пришлось решать проблему в «ручном режиме».
По довоенным расчетам для бесперебойной работы военной промышленности требовалось «забронировать» около 500 000 рабочих – примерно столько же человек трудилось на французских военных заводах в ноябре 1918 г. [1232] В конце 1939 г. Дотри говорил о том, что для восстановления производственного процесса требовалось вернуть к станкам «по меньшей мере 250 000 человек»[1233]. Чтобы решить эту задачу, рабочих возвращали в тыл фактически в индивидуальном порядке. На каждого оформлялся сертификат, подтверждавший факт его принадлежности к специальности, имевшей особое значение для национальной обороны[1234]. Сама процедура могла тянуться неделями. «Когда я обращался с запросом о возвращении того или иного человека или группы специалистов, – вспоминал Дотри, – меня хорошо понимали в штаб-квартире верховного
