Змей несколько раз чиркнул спичкой, понял, что коробок успел отсыреть, и с тяжелым вздохом вернул сигаретную пачку в карман.
— Даже не представляю. Если мне хочется кого-то раздеть, я это делаю, не думая дважды.
— Я не мог поступить с ней так. Она королева, понимаете? Ей нужно целовать ноги. За ней нужно ухаживать целую вечность. Дарить платья, украшения и цветы.
Ливий прислонился к стволу дерева, наблюдая за работой Леона.
— Да ты романтик, сынок. Пожалуй, я сделаю выбор в пользу чеченских похорон. Обычно я хороню людей заживо, но сегодня дам тебе шанс. Хм, Змей. Где мы возьмем трубку, через которую он мог бы дышать?.. Придется воздать дань классическим традициям. Говорят, в последние минуты перед смертью от удушья люди видят красочные картины, а порой испытывают религиозный экстаз.
Начальник тюрьмы в очередной раз вонзил лопату в землю, и она слабо звякнула, наткнувшись на что-то твердое. Леон присел на корточки и смахнул грязь с маленького металлического ящика.
— Открывай, — велел Халиф.
Под крышкой обнаружился паспорт, между страниц которого лежал билет. Следом на свет показался полиэтиленовый пакет, набитый деньгами.
— Что это? — не понял Леон.
— Твой самолет вылетает завтра в семь утра. Ты отправишься в Штаты и больше никогда сюда не вернешься. Ты забудешь имя Эоланты, мое имя, имена жены и детей. И выучишь свое новое имя, указанное в паспорте. И если я когда-нибудь увижу тебя здесь, то похороню живьем. Даю слово.
Начальник тюрьмы прижал к груди металлический ящик так, будто он был самой ценной вещью в двух мирах — недалеко от истины, ведь его содержимое спасло ему жизнь — и бросился наутек. Глянув на него в последний раз, Ливий чиркнул спичкой и поднес огонек к сигарете Змея.
— Когда ты успел закопать здесь эту чертовщину?
— Попросил Фуада. Я заказал два паспорта. Сперва он решил, что оба для меня — на всякий случай — и страшно удивился, услышав мою просьбу зарыть второй в лесу. Наверное, заподозрил, что в доме Гектора Минца я пережил слишком серьезный стресс и окончательно тронулся умом.
— Ты и до этого здравым рассудком не блистал, вряд ли он был так уж удивлен. Ладно. Поехали отсюда, пока я не отморозил что-нибудь жизненно важное.
Глава семнадцатая (1). Настоящее. Тара
Весна 1977 года
Алжир
Для весны в здешних широтах вечер выдался прохладным, и Тара, решившая посидеть в саду, набросила на плечи связанную Руной шаль. Подобных вещиц в гардеробе сестры Ливия было полно. Она несколько часов демонстрировала новым подругам кружевные накидки, шелковые костюмы, элегантные шляпки с цветами и вязаные платья. Вот что значит великосветское воспитание, с долей зависти думала эльфийка. В клане тоже обучали таким искусствам, но одежду покупали у приезжих торговцев, и носили именно ее. Темные эльфы, родившиеся на свободе, росли в духе совсем других традиций. Мальчики фехтовали, ездили на лошадях, играли на музыкальных инструментах, рисовали, писали стихи, изучали историю и философию и занимались каллиграфией. Девочки, которым с детства была уготована роль послушной жены своего Жреца, шили, вязали, вышивали и постигали секреты кулинарии. И более типичной женщины из семьи высших темных эльфов, чем Руна, Тара еще не встречала. Ее любовь к дурацким приключениям — не в счет.
— Вы снова грустите, миледи.
Неслышно подошедшая Гвендолен опустилась на стоявший рядом плетеный стул.
— Просто задумалась. Есть новости? — Она помолчала. — Хорошие новости?
— Мадам решила, что сегодня мы не будем принимать гостей. Насладимся покоем и тишиной.
— Из-за убийства Насира? — уточнила Тара.
— В том числе. — Гвендолен печально улыбнулась. — У нас большой опыт в таких делах. Если мужчины начинают выяснять отношения, одним убийством это не заканчивается. А спиртное, которое здесь подают в огромных количествах, дурно сказывается на их способности сдерживать эмоции. Не хотите поиграть в карты? Леди Руна согласна ради этого отложить вышивку.
— Очень мило с ее стороны, но сегодня у меня нет настроения для карт.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Тогда полюбуемся на звезды. Я смотрю на них каждую ночь, хотя, казалось бы, изучила все, от самой крупной до самой мелкой.
Подняв голову, Тара взглянула на темное небо.
— Мой отец много рассказывал мне о созвездиях, когда я была совсем крохой, — продолжила собеседница. — Мы часто гуляли в темное время суток, и он проверял мои знания. Просил найти путь к реке или дорогу домой.
— И ты всегда находила ее? Дорогу домой?
Гвендолен легко кивнула.
— Всегда. Вон, видите? Одна из самых ярких звезд. На востоке ее называют Кохаб. Если следовать курсом, который она указывает, то рано или поздно вы придете туда, куда вас ведет сердце.
— Вот как, — пробормотала эльфийка, рассматривая звезду. — Выходит, дом находится там, куда ведет сердце?
— Индейцы, к племени которых принадлежал мой отец, говорили именно так, миледи.
— А если мое сердце ведет меня в одну сторону, а дом находится не там? Если я не могу выбрать и не знаю, куда идти?
Прохладные пальцы женщины прикоснулись к руке Тары.
— Это значит, что вы пытаетесь следовать за умом, а не за сердцем. Сердце всегда знает правильный путь.
— Так говорил твой отец?
— Нет, — рассмеялась Гвендолен. — Так говорю я. Ум коварен, миледи. В уме живут страхи и сомнения, и они сковывают нас, не позволяя принимать верные решения. Сердце всегда свободно и ничего не боится. Боги с рождения наделили нас разумом и сердцем. Мы живем между двумя полюсами — страхом и бесстрашной готовностью принять все, что бы ни выпало на нашу долю. Наша беда в том, что мы полагаемся на разум и почти разучились слышать то, что говорит сердце. Мы пытаемся осмыслить все, от инстинктов до желания быть с определенным мужчиной. Но разве боги поместили в нашу грудь сердце для того, чтобы мы бежали от своих чувств?
— Или для того, чтобы мы узнали, что такое настоящая боль.
— Боль — это иллюзия, с помощью которой разум защищается от правды. Разум говорит нам, что, расставаясь, мы должны страдать, ведь так поступают все. Но мы можем сделать другой выбор. Можем вспоминать прекрасные минуты, проведенные рядом с этим человеком. Его голос, глаза и запах. Зачем наказывать себя болью, если в прошлом было так много приятных мгновений? Почему бы не поблагодарить Великую Тьму за этот дар?
Тара вздохнула, прикрыв глаза.
— Я хочу побыть в одиночестве, — тихо сказала она.
— Как пожелаете, миледи. — Гвендолен встала, оправляя подол длинного платья из алого шелка. — Если передумаете насчет карт, я в общей комнате наверху.
Эльфийка вытянула ноги, поудобнее устраиваясь в плетеном кресле, и вновь посмотрела на звездное небо. Она попыталась вспомнить, как оно выглядело в дни ее детства, над кланом, но не смогла. С тех пор случилось столько всего, хорошего и плохого. Она прожила тысячу жизней, сменила тысячу лиц, глубоко внутри оставаясь собой. И каждая из этих жизней в итоге заканчивалась тем, что Тара убегала. Нет от чего-то или от кого-то, а, скорее, к чему-то, о чем еще не знала, но жаждала узнать. Все эти истории были неуловимо похожи, и не только своим финалом.
Не бежит ли она от самой себя? В этом есть рациональное зерно. От себя можно бежать хоть целую вечность, но рано или поздно ты приходишь туда, откуда начал. Невозможно устранить проблему, не выяснив причину. Проблема у Тары была только одна: она хотела сочетать то, что совместить невозможно. Глубокие чувства и приключения. Покой и опасность. В этом они с Ливием похожи. Он тоже хочет невозможного. Правда, не расстраивается, осознавая, что на этот раз не получил. И предпринимает следующую попытку, надеясь, что теперь-то все сложится. Может, стоит остаться с ним? Уговорить взять ее с собой в Треверберг? Или поехать следом, а потом сделать сюрприз? Но внутренний голос подсказывал, что идея плохая. Они перевернули страницу книги, и это к лучшему. Для обоих.
