Оказавшись в свете фонаря, Халиф поднял пистолет.
— Я сказал, отойди от нее. Жди внутри, Тара. Пусть Фарид запрет дверь. И черный вход тоже.
— Что происходит, Ливий? — вновь заговорил Северин.
— Брось оружие на землю и подними руки.
— На мне нет оружия. Ты рехнулся? Объясниться не хочешь, а?
— А я решил было, что ты захочешь объясниться. Насир мертв. Валентин мертв. Динар, скорее всего, присоединился к ним. Фуад пропал. Остался только ты. Я почти свел данные задачи воедино, но для полноты картины не хватает нескольких деталей.
Тара застыла на месте, переводя остекленевший от ужаса взгляд с одного мужчины на другого.
— Отправляйся в дом! — крикнул ей Ливий.
— Женщины должны уехать, Халиф, — сказал Змей. — Ты не хуже меня знаешь, что их не стоит вмешивать в эти игры.
— Ты тоже предал меня, Северин? Фуаду пообещали королевство. А что пообещали тебе? Не женщину, это точно. Деньги? Он купил тебя за чемодан зеленых бумажек? Сколько стоит верность Северина Назари, чей отец жил и погиб, как настоящий мужик?
— Что ты несешь? Ради тебя я отдам все, что имею, начиная от денег и заканчивая жизнью. Я совался под пули, спасая твою шкуру, а ты говоришь о предательстве?
Ливий взвел курок и поднял пистолет чуть выше.
— С тех пор, как я вышел из тюрьмы, никто не сказал мне ни слова правды. Только ложь. Я слышу ее от своих друзей, от своих подчиненных, от Умара и от Аднана. И знаешь, что? Не думаю, что правда сделает меня счастливее. Я смогу хотя бы иногда говорить себе: все было не так уж и плохо. Мне приснился дурной сон. Кошмар, который рассеялся, когда взошло солнце. На самом деле меня никто не предавал. Я придумал эту историю. Она слишком чудовищна, чтобы оказаться правдой. Порой тихий голосок внутри будет твердить, что я все заслужил, но я смогу заглушить его — достаточно пары стаканов виски или щепотки какого-нибудь порошка. Я снова встану на ноги и начну новую жизнь. Буду учиться отличать хороших парней от плохих и десять раз думать перед тем, как кому-нибудь довериться. И благодарить всех вас за урок.
— Не знаю, какая муха тебя укусила, Халиф, но будет лучше, если ты опустишь пистолет и успокоишься. И мы…
Тара, мгновение назад больше походившая на статую, чем на живую женщину, подняла руку, указывая на темный сад, и завопила:
— Ливий! Сзади!
Глава восемнадцатая (2). Настоящее. Ливий
Тело, повинуясь инстинкту самосохранения, отреагировало мгновенно, но недостаточно быстро. Халиф метнулся к стене за долю секунды до того, как раздался первый выстрел. За ним последовал второй, плечо обожгла боль, и пальцы, державшие пистолет, разжались помимо воли. Оружие упало в траву. Ливий в смятении огляделся, пытаясь оценить обстановку. Северин лежал на спине, прижимая руку к залитой кровью груди. Бледная, как смерть, Тара смотрела в одну точку перед собой, тяжело дыша. Сезар Нойман неторопливо шел к крыльцу, держа наготове пистолет.
— Да здравствует король, — сказал он с улыбкой. — Помнится, ты мечтал умереть вот так, в уличной перестрелке. Или речь о твоем приятеле, который отхватил за тебя пулю? Приятно исполнять чужие мечты.
Он прицелился и нажал на спусковой крючок, но вместо звука выстрела оружие издало тихий скрежет. Сезар швырнул его на траву.
— А, дьявол. Никогда не любил револьверы. Осечка за осечкой. — Он наклонился и подобрал пистолет Ливия. — Вот так. Теперь можно и поговорить.
— Это наши личные дела, Сезар. Женщины они не касаются.
— Почему же? Еще как касаются. — Тара уже открыла дверь, но он успел схватить ее за руку и, крепко прижав к себе, приставил дуло пистолета к ее виску. — Давай, Халиф. Говори. Даю минуту. Потом я пристрелю твою подружку, наложницу и сестру. И вернусь для того, чтобы закончить работу здесь. Да, месье Назари, — посмотрел он на Северина. — Вы не будете долго страдать, даю слово.
Ливий прижал руку к плечу и зажмурился, пытаясь справиться с приступом дурноты. Голова кружилась, перед глазами все плыло. Он успел забыть, какую боль может причинить пуля из храмового серебра.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Дверь приоткрылась, и в проеме показался Фарид.
— Что тут… — начал он.
— Все хорошо, — оборвал его Халиф. — Мы беседуем.
Охранник глянул на Сезара, потом — на Северина, и вновь посмотрел на Ливия.
— Убирайся в дом, Фарид. Женщины до сих пор внутри.
— Как скажешь.
Пару раз сжав кулак и поморщившись от боли, Халиф вновь посмотрел на Сезара.
— Что тебе пообещал Аднан? Алжир? Половину Ближнего Востока? Один из нас унесет этот секрет в могилу, а другой облегчит муки совести.
— Из нас двоих к могиле на данный момент ближе ты. Значит, совестью должен мучиться я. Но с чего бы? — Он еще крепче схватил Тару, которая пыталась освободиться. — Аднан хотел денег, а я хотел немного расширить территорию своего влияния. И был готов делиться с ним тридцатью процентами от всех сделок. Не только от тех, которые будут заключаться на Ближнем Востоке. Все, что мне было нужно — люди, способные договориться с торговцами опиумом и героином. И я их нашел. Мы почти договорились. Но одна проблема осталась нерешенной. На востоке работорговля всегда идет рука об руку с торговлей наркотиками. Все эти люди знали тебя и хотели делиться деньгами еще и с тобой. Когда я сказал, что вовсе не обязательно идти на такие жертвы, они ответили, что уважают Халифа и не станут заключать сделки за его спиной. Будь твои приятели посговорчивее, они бы избавились от тебя по-тихому. Без душераздирающих историй с полицией и тюрьмой. Будь они поумнее, прикончили бы тебя в тюрьме. В итоге все затянулось, и мне пришлось решать проблемы лично.
Халиф ожидал услышать нечто подобное, но все это до сих пор не укладывалось в его голове. Сейчас он проснется, откроет глаза и окажется в своей кровати. Обнимет Эоланту и расскажет ей о жутком кошмаре, который ему привиделся.
— Твоя сестра, — сказал он. — Когда-то ты сидел за моим столом, показывал фотографии своих дочерей и говорил о святости семьи, но позволил убить собственную сестру ради территорий и денег. Ради дури, которой ты травишь несовершеннолетних детей.
— Она жива, — подала голос Тара.
Ливий прислонился плечом к стене здания и уже в который раз посмотрел на Северина. Друг лежал неподвижно, и оставалось лишь гадать, дышит он или нет. Нужно было уехать в Треверберг сразу же после того, как заявился Рамон. Не устраивать игрища с выяснением правды. Он узнал правду, но заплатил за нее несколькими жизнями. Возможно, то были жизни предателей, но ни один из них с ним уже не заговорит и на вопросы не ответит.
Рамон. А куда подевался Рамон?
— Что ты сказала? — спросил Сезар.
— Твоя сестра жива. Я говорила с ней не больше часа назад. Она сказала, что ты последний сукин сын, готовый предать любого ради своих целей. Думаю, в этом вы с судьей Аднаном похожи и прекрасно спелись бы. Ты как, понял намек? Коротенькое «бы» услышал?
В руке Тары сверкнул маленький кинжал из храмового серебра, и мгновением спустя его лезвие вонзилось Сезару в бедро. От неожиданности он ослабил хватку, и она, вырвавшись, бросилась к Ливию.
— Ах ты дрянь!
Сезар поднял пистолет и наставил его на женщину. От очередного выстрела у Халифа зазвенело в ушах, и он бессильно опустился на ступени, закрыв глаза.
— Все хорошо, — услышал он голос Тары. Она погладила его по щеке, а потом прижалась к груди. — Не умирай, ладно? Ты ведь не собираешься умирать? Мудаки с красивой мордашкой чертовски живучие, я знаю.
— Северин, — прошептал Ливий, обнимая ее за плечи. — Что с ним?
— Жив твой Северин, — донесся до него знакомый голос. — Но медицинская помощь вам обоим не помешает.
Рамон поднялся на крыльцо, оглядел лежавшего лицом вниз Сезара и, упершись ему в бок носком ботинка, столкнул со ступеней. Мистер Нойман распластался на траве. Со стороны могло показаться, что он смотрит в небо. И, возможно, даже любуется этим небом. Мог бы любоваться, если бы не пулевое отверстие во лбу.
