А то и, — старуха деликатно понизила голос, — за попом…
Действительно, в селе имелась своя церковь, правда, человек,
ошивавшийся на островерхой деревянной колокольне, едва ли имел отношение
к религии. Он, очевидно, нес там вахту, высматривая, не приближается ли
к селению войско или банда.
— Я сам лекарь и знаю, как ее лечить, — раздраженно ответил я. -
Только мне нужна тишина.
— Да кому ж тут шуметь-то? Как Жюль-то мой помер в позапрошлом
годе, царство ему небесное, одна я совсем. Дочки замужем, а сын… — она
горестно вздохнула, собираясь, видимо, поведать что-то в духе "ушел на
войну, и с тех пор ни весточки", но я не собирался выслушивать ее
семейные истории.
— Еще нужно горячее питье и сытная еда, — перебил я с нажимом. -
Мед, сметана, масло, мясо и все такое.
— Ох, добрый господин, да где ж ее взять-то, сытную?
— Тебе виднее, где в твоем селе ее можно взять. Сходи к соседкам,
скажи, пусть приносят. Я заплачу. Да хоть к попу тому же, уж он-то точно
не голодает… — я остановил телегу напротив крыльца, спрыгнул на землю
и протянул руку Эвелине. Та тоже слезла с подводы, продемонстрировав,
что священник, действительно, может ей понадобиться разве что в качестве
источника продовольствия.
— Как самочувствие? — вновь спросил я, продолжая поддерживать ее за
здоровую руку.
— Голова немного кружится.
— Это нормально. Хозяйка, показывай нашу комнату!
Комнатка оказалась небольшой и на первый взгляд выглядела
чистенькой, но, стоило мне открыть окно, как косые лучи утреннего солнца
сразу высветили лежащую повсюду пыль. Очевидно, здесь давно никто не
жил. Две простые узкие кровати, стоявшие вдоль противоположных стен
изголовьями к окну, надо полагать, некогда принадлежали ныне замужним
дочерям хозяйки; для меня эти кровати были несколько коротковаты, но для
Эвьет в самый раз. Придирчиво оценив чистоту принесенных старухой
постелей, я все же решил, что здесь можно раздеться без особого вреда
для здоровья, особенно в сочетании с моим антиклопиным порошком.
— Снимай свой окровавленный костюм и ложись, — велел я девочке, — а
я пока загоню быков.
Хлев, как я и подозревал, оказался пустым, хотя некогда в этом
хозяйстве были и коровы, и лошади — принюхавшись, еще можно было уловить
въевшийся в старые доски запах. Впрочем, по двору гордо расхаживал белый
петух, а стало быть, наверняка имелись и куры.
Старуха все околачивалась рядом, и я напомнил ей, что жду горячее
питье и еду.
— И еще, — добавил я, — надо будет выстирать и зашить одежду
девочки. Чем скорее, тем лучше. Что касается оплаты, то — вот тут на
телеге полно всякого добра. Выбирай себе, что хочешь, — свои сумки я уже
снял и забросил в комнату. — Ах да, вот этот жбан не бери. Там…
испортилось, — я выплеснул на землю остатки отравленного напитка.
В тусклых глазах крестьянки вспыхнул жадный огонек, когда она
перевела взгляд на тюки. Тем не менее, вид у нее был такой, словно еще
какой-то вопрос остался нерешенным.
— Добрый господин… — решилась она, когда я уже шагал обратно к
дому.
— Что еще?
— А вы правда лекарь?
— Правда, — я уже понял, что сейчас последует.
— А вот не знаете вы, в спине у меня, как нагибаюсь, шшолкает
что-то, и ноет, ноет…
— Ладно, — вздохнул я. — Повернись спиной. Стой прямо. И смотри,
недотрогу из себя не корчить! Будет больно — говори.
Я тщательно ощупал сквозь грубую ткань платья ее позвоночник.
Хорошо, что старуха была такой тощей — позвоночные диски прощупывались
отчетливо, хотя были старыми и стершимися.
— Теперь нагнись… ниже…
— Охх…
— Выпрямись… Так, — я обхватил ее сзади обеими руками под ребра и
прижал к себе. В нос ударил кислый запах старческого пота. — Расслабься.
Не бойся, я тебя держу. Теперь дыши как можно глубже. Начнет кружиться
голова — не пугайся, так и надо.
На двенадцатом или тринадцатом вдохе ее голова стала клониться
набок, а тело окончательно обмякло. Я прижал ее к себе сильнее и, выбрав
момент, резко дернул.
— Ой!!!
— Все уже. Стой спокойно. Ну что, не ноет больше?
Старуха некоторое время недоверчиво прислушивалась к собственным
ощущениям.
— Не-ет, — счастливо протянула она наконец. — Ой, спасибо вам,
добрый господин, век за вас бога…
— Это мне без надобности, — оборвал ее я, — а вот питье и еду давай
поскорее, только смотри, посуду сперва вымой как следует! И костюм чтоб
аккуратно зашит был. Чтоб в нем перед самим графом предстать было не
стыдно. Если сама не умеешь, найди, кто тут у вас умеет…
— Все сделаю, добрый господин… все будет…
Через несколько минут после того, как я вернулся в комнату, старуха
принесла крынку с нагретым молоком (как видно, у кого-то в селе коровы
все же уцелели), горшочек с медом и несколько больших ломтей свежего
хлеба; затем она выпорхнула, прихватив костюм Эвелины, и почти сразу же
вернулась снова, но на сей раз в руке у нее был окровавленный нож.
Признаться, я вздрогнул, и рука дернулась к оружию. Но, оказывается, нож
был предъявлен как доказательство, что нам уже зарезана курица, и
осталось лишь дождаться, пока она приготовится.
Едва мы с Эвьет вновь остались одни, баронесса, конечно же,
попыталась получить от меня обещанные объяснения насчет произошедшего
ночью, но я приложил палец к губам и указал на дверь. Хотя я и полагал,
что достаточно загрузил старуху по хозяйству, чтобы она не могла
подслушивать, однако у меня не было желания каждые две минуты проверять,
так ли это. Сняв куртку и сапоги, я завалился на свою кровать, полный
решимости ближайшие часы посвятить беззаботному отдыху.
— Вообще я не люблю болеть, — заметила Эвелина, ставя опустошенную
кружку на столик (за которым, вероятно, некогда дочери хозяйки
занимались рукоделием). — Но иногда, если недолго и ничего не болит, это
даже неплохо. Лежишь себе, ничего не делаешь, а все вокруг о тебе
заботятся, — она улыбнулась.
— Мы можем отдыхать на деревенских харчах несколько дней, -
предложил я. — Барахла, которое мы унаследовали от Жерома и Магды,
хватит для расплаты с местными.
— Это необходимо? — спросила Эвьет, глядя на свою перевязанную
руку.
— С медицинской точки зрения — нет, — признал я. — Конечно, руку
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
