красят не только дома, но и заборы, штакетник, гаражи, сараи и даже
бани. При влажном байкальском воздухе всё это выглядит ярко, как театральные декорации.
Роман поясняет Смугляне, что краску изводят здесь не столько для красоты, сколько для того, чтоб
не гнило дерево.
Сделав порядочный ознакомительный крюк, они останавливаются перед плотными воротами
дома Демидовны. Но сколько ни стучат, с той стороны ни шороха. Видимо, хозяйки нет дома.
На подвесном, вздрагивающем от их шагов мосту, по которому ночью они прошли, с опасением
прислушиваясь к шуму воды внизу, не понимая, далеко до неё или нет, – трое рыбаков со
спиннингами. Новосёлы останавливаются рядом с ними в самом провисающем месте. Снизу несёт
сыростью и тяжёлой прохладой. Вода прозрачна, как тот же чистый, но лишь сгущённый воздух. На
дне виден каждый необыкновенно яркий камушек, и по стеклянным всплескам на поверхности
заметно, как стремительно несётся этот мощный поток зелёно-голубой воды, в которой
растворяются блестящие паутинки спиннингов.
– Глубина метра два с половиной будет, – кивнув вниз, сообщает им один из рыбаков, дед с
пышными усами, уже зная, что обычно потрясает приезжих.
– Ничего себе! – к его удовольствию восклицает Роман и подыгрывает дальше. – А кажется
мелко…
– А ты спробуй, нырни, – усмехается и уже отработанно советует рыбак. – Родом-то откуда
будешь?
– Да здешний я, – отвечает Роман, – почти что тут и родился.
Дед всматривается в него поцепче, но Роман тянет Смугляну от канатных перил дальше,
радуясь, что озадачил сторожила.
– Вообще-то, я не много и соврал, – поясняет он жене, – ведь первые годы моей жизни тут и
прошли. Только мои родичи что-то здесь не удержались. А мы удержимся. Интересно, в каком
доме мы тут жили?
Продуктовый магазин с вывеской «Гастроном» их просто потрясает. Электрик из бригады,
рассказывая о голодухе в Выберино, говорил, что магазины здесь пустые, но кто понимает такие
заявления буквально? Этот же магазин и впрямь реально пустой! Ну, с некоторым исключением.
На одной «счастливой» полке: пшёнка, соль в четырех видах упаковки, томатный соус и килька в
том же томатном соусе. Все остальные полки действительно свободны и аккуратно протёрты
влажной тряпочкой. В этом магазине даже у скучающей с утра продавщицы измотанный, голодный
вид. Роман расспрашивает её о том, чем же, в принципе, тут можно кормиться, и продавщица
равнодушно отвечает, что ассортимента шире этого в здешних магазинах не бывает никогда. Ну,
выкидывают ещё, правда, яблочный сок в трёхлитровых банках, но это редко, и его сразу
разбирают. Роман невольно усмехается слову «ассортимент» – пожалуй, более длинному, чем
перечень имеющихся продуктов.
Они уже собираются выйти, когда в магазин вальяжно входят два мужика – два солидных
покупателя, видимо, совершающих вылазку на природу и рыбалку из города (это почему-то видно
сразу). На том и другом ещё неистёртые болотники, свёрнутые гармошкой, жёлтые куртки и штаны
– похоже что какая-то военная роба. И вид такой самодовольный, будто это цари Байкала и
обладатели всей рыбы в нём. Тут они намерены купить всё, что им нужно, а нужно им, кажется,
немало. И вдруг – такая картина! У мужиков падают челюсти. Однако их замешательство почти тут
же переплавляется в презрение, отчётливо проступающее на лицах. Челюсти горожан
возвращаются на место, и мужики уже с отквашенной губой смотрят и на несчастную продавщицу,
и на Романа, как на аборигена, покорно принимающего такую недостойную жизнь. И, кажется,
когда этого презрения набирается столько, что оставаться здесь они уже не в силах, гости
подаются к выходу, сосисками раскидывая ноги под своими кругленькими животиками. И на чём
ловит тут себя Роман, по сути, ещё такой же чужой в Выберино, как и они? Ему хочется догнать
этих жёлтых пупсиков и влупить каждому по такому солидному пенделю в зад, чтобы они
ласточками летели с крыльца. Хорошо ещё, что они ничего не произносят, не хмыкают даже, а
лишь молча уносят презрительные мины на своих щекастых лицах. И как же это своё раздражение
истолковать? Как новое внезапное чувство патриотизма?
Ну да ладно, вздохнём и пойдём дальше – до хлебного магазина. А по дороге – ещё один
промтоварный. Тоже интересно заглянуть. Только он почему-то закрыт и совсем не по расписанию.
На крыльце сидит грустный седенький старичок интеллигентного вида, напоминающий учителя на
пенсии.
– Продавщицу на прочистку вызвали, – охотно поясняет он причину закрытости магазина. – Она
ведь что тут творит, зараза?! Мухлюет вовсю. Привезли вот недавно тройной одеколон. Ну, он сами
165
понимаете, дешевле… Я сразу взял два флакончика. Принёс домой. Посидели с супругой, выпили.
Я говорю: «Катюша, дорогая, сходи, возьми ещё». Она, голубушка, пошла. А продавщица нагло
заявляет ей, что тройной одеколон продаётся только членам кооператива. Это ж надо такую чушь
придумать! В общем, мухлюет, как может. За такие-то нарушения советской торговли её сегодня и
пропесочивают у начальства. Мы что же, понимаешь ли, социализм строили для того, чтобы над
нами вот так издевались!? Вот сижу, жду… Хочу в её бесстыжие глаза посмотреть…
У хлебного магазина спокойно и обыденно народ ожидает подвоза хлеба. Сколько длится это
ожидание, не поймёшь. Нина и Роман выстаивают у штакетника около часа, уже и не зная, как
стоять, чтобы не уставали ноги. Рядом с ними, привалившись спиной к штакетнику, сидит на земле
мужик в кирзовых сапогах, в синих галифе и в куртке с блестящими пуговицами. Глаза его закрыты,
лицо с двухдневной щетиной подставлено яркому, но почему-то не особенно жаркому солнцу.
Кажется, щетина этого мужика растёт именно от воздействия солнца, для чего он так
сосредоточенно и прогревает лицо. Рядом с ним велосипед какого-то старого выпуска с широким
самодельным багажником. Мужик дремлет и, кажется, нет для него боольшего удовольствия, чем
вот так философски ждать подвоза хлеба, слушая медленный рост щетины на щеках.
Но вот подъезжает благоухающая свежим хлебом машина с несколькими дверями на боках
будки. Хлеб в деревянных лотках, осыпающихся крошками, заносят в магазин. Люди,
зашевелившись, становятся в очередь. Хлеба дают по две булки в одни руки. Поэтому покупатели
проходят очередь и по два, и по три раза. Продавщице это привычно – видимо, тут так принято, и
формально правила торговли не нарушаются. Если отстоял, то получи. Хлеб покупают не себе – у
всех дома какая-нибудь живность, надо же её чем-то кормить? Полезней бы, конечно,
комбикормом, да не выгодно. Хлеб-то куда дешевле.
Домой Роман и Нина возвращаются с двумя вёдрами, матрасом, скрученным в рулон, двумя
булками хлеба и четырьмя банками консервов. Оба гоолодны и удручены. То, что это прекрасное
место
