обнимались с нищими в одеждах святой братии. Пьяные куртизанки в мундирах кирасир с морионами на головах весело гарцевали на спинах полуголых клиентов, собирая огромные сборища зевак напротив дверей своих заведений. Всё это превращало древний город в один огромный ярмарочный вертеп, полностью сбросивший с себя весь наносной лоск и тысячелетние устои истианской морали. Как сорвавшийся с цепи пёс, опьяневший от внезапной свободы, Конт стал буен, опасен и неуправляем.
Приятели остановились под арками какого-то захудалого кабачка, изредка поглядывая на неприметную дверку в обители Святого Доменика. Ждать пришлось долго. Чтобы не привлекать лишнего внимания, де Ори взял на каждого по кружке исходящего ароматным паром глинтвейна. Троица медленно выпила в молчании, слушая грубые народные песенки, доносящиеся из трактира:
Танцуй тарантеллу под юной луной,
Танцуй тарантеллу, мой друг озорной.
Пока твои ноги в коленках крепки,
Кружись и скачи, как в реке судаки!
Смотри, вот Антоньо уже не танцор,
Антоньо подводит вчерашний зажор.
Ему бы скорей добежать до куста,
Пока не случилось на бриджах хвоста.
Прекрасная Роза свежа и юна,
Всю ночь напролёт будет прыгать она.
И лишь одного не понять мне никак:
С кем милая Роза разделит гамак.
Винченцо качает мелодии в такт.
Он больше полшага не сделает, факт!
Немного он выпил, не в форме слегка —
Кружится от танца хмельная башка.
Аугусто вчера принял постриг и — ах —
Теперь он солидный пузатый монах.
На Розу Аугусто глядит свысока,
Но в такт тарантелле порхает рука.
Лукреции нашей уже шестьдесят;
Она бы и рада плясать, но назад
Не движется время. Проклятый песок,
Теперь лишь выходит иголками в бок.
Танцуй же, дружочек, под звук тамбурин,
Пока не согнулся под грузом годин,
Пока твоя печень и чресла крепки —
Кружись и скачи дуракам вопреки!
Наконец приземистая створка на фасаде Святого Доменика распахнулась, исторгнув в город пятёрку монахов, облачённых в чёрные рясы и красные личины чертей.
— Как насчёт этих? — Джулиано вопросительно приподнял чёрную бровь.
— Годится, — подтвердил Ваноццо, — дольше ждать не имеет смысла. Возможно, других сегодня уже не будет.
Около часа троице пришлось кружить хвостом за неспешно бредущими куда-то в сторону Палатина монахами, пока, наконец, судьба не предоставила им удобный случай.
Псы господни свернули на неприметную улочку, проходившую вдоль обшарпанных домишек, так тесно жавшихся друг к другу, что их верхние этажи практически сливались воедино. Лишь тонкий изломом неба, шириной не более двух ладоней, проглядывал между противоположными крышами. Здесь любая кошка, лениво прогуливающаяся поверху, легко могла переступить с одной черепичной кровли на другую, не слишком напрягая свою пушистую задницу. Словом, улочка была сумрачной и глухой. Она идеально подходила для задуманного приятелями тайного нападения на служителей божьих.
— Я знаю это место, впереди есть развилка, — шепнул Пьетро, хватая друзей под руки и притягивая к себе, — крадитесь тихонько за ними следом, а я зайду монахам в лоб.
Улица казалась пустынной. Фонари на ней отсутствовали вовсе. Из-под зарешёченных ставней не проглядывало и лучика света. Под свесами вторых этажей царила непривычная тишина, только где-то далеко впереди раздавалось негромкое бормотание старого забулдыги, уже успевшего набраться дрянного дешёвого вина. Четверо монахов шли парами. Группу возглавлял пятый, почему-то босой черноризец, в чьей руке поблёскивала тусклая масляная лампа под стеклянным колпаком.
Когда перед отрядом «бесов» выскочил запыхавшийся коротышка, монахи даже не сбавили шага.
— Сеньоры, пожалуйста, стойте! — громко выкрикнул Пьетро
Де Брамини вскинул перед собой ладони в останавливающем жесте.
— Чего тебе, сын мой? — спросил главный монах. Его голос, приглушённый алой маской, звучал сухо и равнодушно.
— Не будете ли вы так любезны пожертвовать немного вашей одежды остро нуждающимся жителям Конта?
— Ваша шутка не смешна, сын мой, — отрезал монах надменно, — освободите дорогу, я очень тороплюсь.
— Я не шучу, отче, — Пьетро нагло подбоченился и демонстративно пристроил руку на гарде рапиры. — Истос велел делиться с сирыми и убогими, больными и неимущими. Святое дело каждого доброго служителя божьего: в трудную минуту протянуть руку помощи ближнему своему.
Монах тяжело вздохнул, приподнял светильник на уровень лица и начал медленно стягивать капюшон, чтобы освободиться от маски:
— Знаешь ли ты, невежа, с кем разговариваешь?
— Да хоть бы и с самим Папой, — бесшабашно откликнулся де Брамини, вынимая дагу[178] из-за пояса, — мне всё равно. Если вы разденетесь и добровольно отдадите своё имущество. Обещаю. Никто не пострадает.
— Что ж, я надеялся обойтись без крови, но, видно, этот город уже не спасти… — босой молитвенно сложил пальцы на уровне живота. — Брат Ма́симо, избавь нас от этого грешника!
Самый крупный из чёрно-белой братии подался вперёд, доставая из-под полы тяжёлую палицу, окованную железом. Он был на целую голову выше Джулиано и возвышался перед де Брамини, точно библейский Голиаф перед тщедушным Давидом. Пьетро невольно сделал несколько шагов обратно в арку.
Пока всё внимание сосредоточилось на мелком наглеце, Джулиано и Ваноццо незаметно подступили вплотную к остальным монахам.
Раз. Два.
Точными скупыми движениями де Грассо споро прошёлся по маковкам зазевавшихся служек. Увесистая дубинка, прихваченная из тренировочного арсенала школы сеньора Готфрида, радостно порхала в его руках.
Парочка Псов господних беззвучно осела на камни мостовой. Третьему монаху Ваноццо безжалостно саданул массивным кулаком в угловатую челюсть, отправив его прямиком в царство забытого бога сна.
Босой монах дёрнулся, пытаясь найти нечто сокрытое в широком рукаве добротной чёрно-белой рясы, но был вовремя перехвачен Джулиано, ловко приставившим к его горлу засапожный нож.
Громада брата Масимо стала медленно разворачиваться на шум за спиной. Воспользовавшись случаем, Пьетро взял короткий разбег и пнул его ногой в живот. Неповоротливый гигант приглушённо крякнул и согнулся вдвое. Де Брамини добил его точным ударом кованого яблочка на рукояти клинка по затылку.
— Раздевайтесь, милейший, — процедил Джулиано сквозь прорезь белой маски, обратившись к последнему стоящему на ногах человеку, — и без суеты. Мы возьмём только одежду. Ваши жизни и кошельки нам без надобности.
— Вы ответите за это, — недобро посулил монах, спокойно избавляясь от бесовской личины и верхнего плаща с пелериной.
В свете поставленного на мостовую фонаря серые глаза незнакомца блеснули холодной сталью из-под белёсых бровей. Под этим тяжёлым взглядом Джулиано невольно моргнул и повёл плечами.
— Может, и его тоже пристукнуть, чтобы не болтал впустую, — прогудел Ваноццо из-под сползающей на подбородок маски.
— Не-е, — протянул де Брамини, косясь на босого старика и одновременно избавляя от чёрного плаща одного из валяющихся без сознания монахов.
— Cave canem! — сказал человек, уверенно скрещивая на груди цепкие руки.
— Собак бояться, в храме
