— Будешь тут стоять?
Едва могу пошевелиться, чтобы посмотреть на человека в пороге. И когда встречаюсь с теми же глазами, что принадлежат Мэйсону, чувствую каждый осколок в сердце.
— Он не вернётся, если ты этого ждёшь, — говорит мистер Картер.
Медленно до сознания доходят его слова, и я делаю шаг к дверям, чтобы покинуть раздевалку.
— Он пошёл в другую. Прямо и налево. Первая дверь.
— Что? — шепчу, не понимая, зачем он говорит это.
— Тебе стоит лучше подумать перед тем, как попробовать ещё раз.
— Он уже всё сказал.
— Возможно, но на эмоциях. Он слишком гордый, в отличие от меня.
— Зачем это Вам? Пока он сдавался, Вы не сделали ничего.
— Потому что иногда нужно проиграть, чтобы что-то понять.
Несколько секунд смотрю в глаза мужчины, ища подвох, но ничего не нахожу. Он вполне серьёзный, а я слишком разбита. В ту же секунду срываюсь с места и бегу что есть мочи в направлении, которое указал его отец. Путь кажется таким длинным и тернистым, несмотря на отсутствие препятствий. Скорей всего, прошло несколько секунд, которые показались часами пешей ходьбы по зыбкой пустыне. Оглядываюсь, перед тем, как войти, и только благодаря чуду, замечаю медицинский сундук, который хватаю и торможу у нужной двери. Сердце бьется так быстро и сильно, от чего становится больно. Каждый нерв, отвечающий за волнение, вытягивается по струнке, когда смахиваю слёзы с щёк и захожу внутрь.
Хочется упасть на колени, но я мысленно вставила в них железные палки, которые не дадут согнуться. Когда-то я уже видела эту картину, но мы были практически незнакомы. В тот самый день он сказал мне, что ему плевать на моё имя. Как сильно всё изменилось. Расставив локти по коленям, я слышу тяжёлое дыхание и вижу, как поднимается и опускается спина, пока лицо опущено в ноги, а голову держат ладони, пальцы которых прячутся в его тёмной копне волос. Тогда я стала виной его драки, и сейчас ничего не изменилось. Я снова чувствую себя причиной всех бед.
Неторопливыми шагами приближаюсь к Мэйсону и медленно опускаюсь на колени, поставив рядом сундук. Но как только он поднимает глаза, перестаю дышать. Я знакома с пустотой. Человек, который сталкивался с этим чувством, всегда увидит его в глазах другого, по одной простой причине: отсутствие всяких эмоций. Ничего нет, даже самого страшного — разочарования. Хочется разрыдаться, но я стараюсь держаться, как никогда ранее. Мне ещё никогда не приходилось отказывать самой себе в уходе. В этот раз я не могу. Я должна вернуть то, что потеряла.
— Пришла из-за чувства вины? Думаешь, я отказался из-за тебя?
— Нет, — не знаю, о чём он, но я точно знаю, что мы должны оставить и это.
— Я не соглашусь, если ты пришла переубедить меня.
Шестерёнки в голове начинают крутиться. Мысленно стараюсь перебрать всевозможные варианты, но их так много, что мозг вскипает за секунду, ни один мускул в теле не пытается дрогнуть. Я застыла, подобно статуе. Но в отличие от меня, Мэйсон поднимается на ноги и перешагивает через сундук. Внутри я умоляю его не уходить, на деле же не могу моргнуть. И только тогда, когда его ладонь касается дверной ручки, я наконец-то оживаю, выкрикнув:
— Стой!
— Что ещё? — не оборачиваясь, спрашивает Мэйсон.
— Сядь обратно.
— Мы это проходили.
— Поэтому сядь обратно… — прошу я, но понимаю, что так, как было, уже не сработает. Перехожу на мягкость: — Пожалуйста.
Фыркнув, он занимает прежнее место и смотрит в стену позади меня, я же отчаянно пытаюсь добиться его взгляда, но тщетно. Делаю то, что когда-то уже делала: смачиваю вату раствором и едва уловимо касаюсь его лица. Никакой реакции. Он не вздрагивает, а я не понимаю, чего ожидаю. Мэйсон не поменяется. Он не превратится из стальной стены в поролон, прогибающийся под лёгким нажимом.
В горле засуха, в глазах пелена слёз, а сердце медленно расщепляется. Случайно или нет, но я касаюсь пальцами его лица, наслаждаясь тем, что не ценила раньше. Челюсть парня плотно сжата, в то время как я желаю повторение вопроса: «Сможешь всё бросить, и улететь со мной?». Тогда я посчитала его абсурдным и приняла в штыки. Сейчас бы кричала только согласие и собирала чемоданы. Я бы многое отдала, чтобы вернуться и согласиться, не имея и тени сожаления. Этот карточный домик разваливается, оглушая тишиной падения.
Приподнимаюсь, но Мэйсон поднимает подбородок, а следом поднимается сам.
— Ты не даёшь мне помочь… — тихо говорю я.
— Мне не нужна помощь, если ты не поняла. Я выиграл этот сраный титул, пояс, контракт без твоей помощи. Ты ушла, а я не сдаюсь.
Дверь хлопает, создавая между нами преграду в виде очередной бездонной пропасти. Вздрагиваю, когда до ушей доносится грохот, схожий с разбитым стеклом. Три вазы, мимо которых я пролетала, спеша сюда, наверняка только что превратились в мелкие осколки. Эти осколки проникают в меня и режут горло также легко, как слёзы выжигают глаза. Если бы я стояла на ногах, то сейчас могла упасть и разбить колени от бессилия, отчаянья и боли, пронзающих физически и морально. Кто-то другой мог пожалеть о том, что вернулся и причинил себе новую порцию боли. Но не я. Я жалею лишь о том, что причинила первую. Наверно, стоит гордиться хотя бы тем, что я набралась смелости признать ошибку и вернуться, чтобы попробовать ещё раз. Слишком громко называть это возвращением, ведь я даже не доехала до аэропорта, не купила билет и не собрала чемодан. Я просто ждала его.
Не скрываю разбитости, позволяя слезам заливать щёки и падать в ноги. Возможно, это может закончиться тем, что останусь слепой, но я не знаю другого способа выпуска боли. Она вовсе не испарится и не исчезнет, как капли, вероятно, даже усилится, хотя до этого нет прока, ведь я снова всё испортила. Иди за ним ещё раз? Да.
Поднимаюсь на ноги и делаю шаги к двери, но она резко распахивается, а я отлетаю назад. Удар дверной ручки по стене, скорей всего, мог услышать весь Нью-Йорк, в то время как я оглохла уже давно. Захлёбываюсь, когда взгляд фокусируется на человеке в проёме.
— Ты не даёшь мне уйти! — рычит Мэйсон. — Какого черта ты вернулась?
— Пожалуйста… — шепчу я, не имея силы сделать тон на несколько позиций уверенней.
— Почему ты не уехала?
— Я не могу…
— Зачем ты вернулась? Зачем пришла сюда?
С трудом, но собираю последние остатки сил и себя, чтобы сказать то, что должна; чтобы найти те слова, которые помогут. У меня последний шанс вернуть, я не могу потерять его.
— Я не уходила. Я ждала тебя. Я не должна была выбирать. Не должна была даже думать об отлёте. Я должна была выбрать тебя. Но я поступила так, как делала всегда: выбрала глупость. Я не понимала, что потеряю то, без чего не могу. Тебя.
Проглатываю ком, продолжая дальше:
— И ты… поступаешь правильно, не выбирая меня сейчас. Я думала, что знаю себя, знаю, что так правильно. Я ошиблась. Ты прав. Это бессмысленно. Я не чувствую себя виноватой. Я чувствую, что причина боль и уничтожила не только себя. Это не чувство вины. Это сожаление. Если бы ты предложил сейчас…
Его глаза застыли на мне, пронзая так, что на последних словах голос уже дрожал и, в конечном счёте, последние заостряли поперёк горла.
— Предложил что? — спрашивает Мэйсон.
— Уехать с тобой…
— Куда?
— Хоть куда.
— Ты уедешь со мной?
— Да, — без колебания, соглашаюсь, смотря в его глаза.
— Давай уедем.
— Хорошо, — подавляю шок, согласно кивая.
Мэйсон поджимает губы, и я наконец-то вижу тень улыбки или слабый намёк на неё. Я не знаю и не понимаю, шутит ли он или говорит вполне серьёзно. Я знаю только то, что готова бросить учёбу, Нью-Йорк, планы и всё остальное ради него. Я готова слепо следовать за ним хоть на край света, потому что хочу сжимать единственную ладонь на свете. Его ладонь.
Повисшая тишина угнетает. Каждая пылинка раздувается в снежный ком, а мои нервы рвутся и расщепляются на биомусор. С его приходом, слёзы высыхают, кровь испаряется, остаётся лишь страх, что он находит в этом забаву и играет, мучая меня также, поступая со мной также. Это было бы логично, ведь мстить и видеть, как причиняешь другому боль, может быть приятным бонусом и бальзамом на душу. Никто не исключает метод бумеранга, даже если он прилетает так быстро и от того же человека.
