– Вы не можете сдвинуться с места! На каждой руке у вас висит по десять пудов, а ноги приросли к полу! Стойте! Не двигайтесь! Стойте! Не двигайтесь!
Пару мгновений тати выглядели опешившими, затем их лица сделались совершенно отрешенными, а тела, словно окаменели.
– А теперь спите! – велел Полкан. – Спите, покуда солнце не встанет! Спите, покуда солнце не встанет! Спите, спите, покуда солнце не встанет! – повторял он тихим, но повелительным голосом.
Оба татя послушно грохнулись вниз и захрапели, причем Давила занял все пространство на полу, а Коптел расположился на своем товарище.
– А теперь, Саввушка, утекаем, – обратился Полкан к другу
Савва и сам рад был покинуть разбойничий притон.
– Как же нам собрать вещи так, чтобы их не потревожить? – спросил он, указывая на зычно храпящих татей.
– Да, ты хоть убивай их, они не проснутся, покуда солнце не подымится.
И все-таки Савва поначалу изо всех сил старался не задеть спящих, но потом понял, что Полкан прав, и тати не просыпались даже, если на них кто-нибудь нечаянно наступал.
– Ты их заколдовал? – дрожащим голосом спросил юноша.
Полкан нетерпеливо махнул рукой.
– Потом, брат Савва! Потом я тебе все скажу.
Вытащив из-под Давилы обе веревки, он одну сунул себе в мешок, а другую привязал к окну.
– Вылезем на задний двор, отколь уйдем огородом.
– А как же наши кони и лошадь? – спросил Савва.
– Нам не до коней, – отрезал Полкан.
Он выбросил в окно вещи и легко спустился по веревке во двор. Савва последовал за другом с меньшей сноровкой, зато с огромным желанием выбраться из разбойничьего логова, и это предавало ему ловкости. Быстро собрав свои вещи, друзья бросились прочь от постоялого двора. Полкан бежал впереди, Савва несся за ним: несмотря на предрассветную темноту, никто из них не разу не споткнулся и не за что не зацепился.
На берегу Волги Полкан швырнул на землю мешок и сказал запыхавшемуся другу:
– Погоди, Саввушка! Отдышись малость.
– А вдруг тати догонят нас?
– Не догонят.
Уверенность старшего товарища немного успокоила юношу. Савва опустился на траву.
– Что же мы без коней будем делать? – огорченно воскликнул он.
Полкан махнул рукой.
– Добро, что сами уцелели да еще немалыми деньжатами разжились, а коней мы себе достанем. Нынче же нам они без надобности, понеже до Нижнего мы поплывем по Волге в струге. Я уже сговорился с одним торговым человеком, покуда ты спал.
– Жаль Воронка, привык я к нему, – вздохнул Савва.
– Забудь, – посоветовал Полкан. – У тебя будет еще немало добрых коней.
Тем временем наступил рассвет. Городок начал просыпаться: петухи отпели свои песни, в храмах отслужили заутреню, из труб потянулся дым.
Друзья зашагали по берегу туда, где виднелась пристань.
– Ты колдовством с татями управился? – вновь спросил Савва.
– Ну, а коли колдовством, что из того?
– Грешно колдовать, – уверенно заявил юноша. – Кто колдует, тот не попадет в царствие небесное.
– Не усыпи я татей, они бы нас удавили, – резонно возразил Полкан. – Али ты спешишь попасть в царствие небесное? Тогда в другой раз я подожду, покуда тебя порешат, а потом уж о себе позабочусь.
Савва вовсе не торопился на тот свет.
– Просто я с малых лет боюсь колдовства, – смущенно сказал он.
– Я не колдовал.
– А как же ты заставил татей уснуть?
Полкан рассказал:
– Опосля того, как меня небесным огнем опалило, я чудом живым остался – долго хворал, а когда выздоровел, случилось то, чего прежде не бывало: мне удалось отца обморочить23. Украл я из дому серебряный ковш, чтобы сменять на зодиак24 у чужеземного купца, и токмо направился к торгу, как увидал батюшку. Хватает он меня за шиворот и вопрошает: «Что ты под полой хоронишь?» Я ему и говору первое, что на ум пришло: «Лягушку поймал, хочу баб попугать». А ковш возьми и выпади у меня из-под полы. Отец поглядел на него, скривился и проворчал: «Лягушка-то твоя не шевелиться – поди, сдохла уже».
Савва засмеялся, а Полкан продолжил:
– Попробовал я и с другими людьми такие штуки проделывать, и у меня, за редким случаем, получалось. А потом моя судьба так сложилось, что пришлось мне поскитаться немало. Попал я аж в восточные земли, и там один мудрый человек научил, как с данными мне Богом чудесными способностями управляться. Он еще велел морочить людей токмо по великой нужде, иначе однажды я сам себя обморочу.
Глава 9
Алчный Федот
Несмотря на ранний час, пристань была уже заполнена народом. Люди суетились возле готовящегося к отплытию учана: носили мешки и какие-то вещи. Кроме этого судна у причала покачивались на волнах еще две барки и несколько лодок.
– У моего отца есть похожий струг, – заметил Савва, глядя испуганно на учан.
Полкан усмехнулся:
– Не страшись, Саввушка! Сей струг принадлежит не Фоме Грудицыну, а торговому человеку из Нижнего, Федоту Доброву.
С учана спустился по сходням русобородый крепыш средних лет.
– Вовремя вы подоспели, – обратился он к Полкану. – кормщик твердит: мол, ветер набирает силу, пора плыть. Я еле уломал его немного погодить.
Полкан окинул крепыша холодным взглядом.
– Я, Федот, всегда поспеваю вовремя – особливо тогда, когда заранее заплатил. Еще никто не утек с моими деньгами.
Купец смутился:
– А я и толкую кормщику: дескать, уплатил человек за провоз – надобно его подождать.
Друзья быстро погрузились в учан, и вскоре судно, подняв паруса, поплыло по Волге.
– Нынче будем в Нижнем, – удовлетворенно сказал Полкан.
После бурной ночи Савва чувствовал себя уставшим. Он решил немного поспать и, с дозволения Федота, пошел на корму, где прилег на мешки. Однако ему было неудобно и жестко.
«Не иначе Добров каменьями торгует. Здесь не уснешь», – сердито подумал Савва, поднимаясь.
– Не спится, брат Савва? – заботливо спросил у него Полкан и посоветовал: – А ты устраивайся ближе к носу – там тюки с материями.
– Надобно дозволения спросить у Федота.
Полкан махнул рукой.
– Добров с кормщиком трапезничают, прочим не до нас, да и нет никому дела до того, где ты будешь спать.
Савва перебрался на тюки с материями, лег и сразу уснул. Сон его был очень беспокойным: снилось ему, будто он бегает по Казани, спасаясь от отца. Когда, наконец, Фома загнал сына на крышу, где стояли с пищалями наготове Афоня Заяц и покойный Хрипун, Савва проснулся в холодном поту.
– Не помри от жадности, Федот, – сказал где-то рядом грубый голос кормчего.
– Ты, Кондрат путаешь жадность с расчетом, – возразил Добров. – Жадный у нас в Нижнем – Настасий Свербин: он каждую денежку бережет, себе во всем отказывает, жену и детей в черном теле держит, и одевается почитай в лохмотья. Я же ради своего семейства стараюсь.
– Даже ради своего семейства меру знать надобно. Тебе ж люди заплатили за проезд, а ты чего надумал? Бога побойся!
Савва навострил уши.
– А чего я худого надумал? – рассердился купец. – Ведь не ограблю путников, а всего-навсего наведу на них стрельцов. Пущай, дознаются, что за птицы к нам в Нижний явились? Может, сии люди – тати, и у них руки в крови христианской по самые локти!
– Стрельцам токмо дай наводку, – продолжал возражать кормчий, – они и честных людей в татьбе обвинят, коли у тех деньги имеются. Тебе-то в чем польза от извета?
– За поимку татей награда положена, – заметил Добров.
– Ну, как знаешь, Федот! Коли ты решил выгоду поиметь, спорить с тобой без толку. Чует мое сердце – не доведет тебя жадность до добра!
Кормчий зашагал прочь, купец тоже удалился.
Выбравшись из тюков, Савва бросился искать Полкана и, найдя его на корме, возмущенно сообщил о коварстве Доброва. Однако рассказ юноши почему-то не взволновал его друга.
– Прав Кондрат: жадность до добра не доводит, – только и сказал Полкан.
– Нам-то что делать?
– Покуда ничего. До Нижнего еще есть время.
Савве передалось спокойствие друга. В конце концов, Полкан всегда находил выход из трудного положения.
Савва стал глядеть на голубые, переливающиеся на солнце волны. Он вырос на Волге и очень ее любил. Еще в детстве мальчик часто убегал на реку, где совершенно забывал обо всех своих бедах. Ко всем прочим рекам Савва относился равнодушно: они были просто водой, а у Волги несомненно имелась душа, красивая и добрая. Иначе, почему лишь здесь отступали все заботы? Вот и сейчас, глядя на волны, юноша быстро забыл о корыстолюбивом купце.
– К Нижнему подходим, – напомнил сам о себе Добров, появившись из-за тюков.
Вдруг какая-то сила швырнула Савву на палубу, а затем покатила куда-то вниз.
– Поворачивай, скотина! – орал громоподобным голосом кормчий. – Куда ты прешь!
