Коленька. Ты к Сёме после зайдёшь?
– Не, сейчас, – Колька опустил мальчишку на пол и легонько подшлёпнул. – Юнга Колобок, вольно, можешь быть свободным. Айда, Мороз, разуемся только.
Пол был чистым, и Эркин спокойно остался в носках, поставив, как и Колька бурки у печки на специально подстеленной рогожке. Из кухни они прошли в маленькую горницу и быстро – Эркин и оглядеться не успел – нырнули в совсем уже маленькую комнату, отгороженную от горницы даже не стенкой, а занавеской. «Выгородка?» – удивился про себя Эркин. Узкая длинная комнатка упиралась одним концом в печь, а другим в окно. Узкая, явно самодельная койка, застеленная пёстрым, сшитым из разноцветных треугольников одеялом, крохотный, похожий на вагонный, столик у окна. Над кроватью приклеенные к стене фотографии.
– Во, ты фотки пока посмотри, а я к Сёме загляну. Другой мой брат. Лежачий он, спинальник, – последние слова Колька произнёс с таким угрюмым выражением, что Эркин счёл за лучшее воздержаться от вопросов.
Колька исчез, а Эркин подошёл поближе рассмотреть фотографии. Мужчина, чем-то похожий на Кольку, в чёрной форме с погонами, нашивками, на груди медали, ордена, какие-то значки. Сбоку на поясе как нож, но подвешен как-то странно, не по-ковбойски. Тоже моряк? А нож тогда зачем? Рядом раскрашенная вручную фотография девушки со светлыми кудряшками. Сначала Эркин подумал, что это родители Кольки, но девушка никак не походила на Маму Фиру. Так это Колькина девчонка, что ли? А вот и сам Колька, и ещё с десяток парней, все в форме, с орденами, у ног чемоданчики и мешки, смеются все… Из-за занавески доносились голоса, засмеялся Колька, ещё кто-то.
– Ладно, Мама Фира, – Колька вошёл и встал рядом с Эркином. – Смотришь? Это мы на дембеле. А это батя мой. Лев Гольдин, каперанг.
– Моряк? – рискнул уточнить Эркин.
– Ну да. А это, – Колька указал на фотографию девушки. – Это маманя моя. Я-то такой и не помню её, это ещё, – он хмыкнул, – ещё до меня. А другой фотки нет.
Эркин задумчиво кивнул. Значит, Мама Фира – не мать Кольке, ну да, и молода она для этого, а… а это уже Колькины проблемы, не его.
– Вот, – плечом отодвинув занавеску, в комнату вошла Эсфирь. – Попейте чаю пока, а там и обед поспеет.
– Ага, – Колька ловко взял у неё две большие чашки с дымящейся тёмно-янтарной жидкостью и поставил на столик. – Спасибо, Мама Фира.
– Спасибо, – улыбнулся и Эркин.
– На здоровье, – кивнула она и вышла.
– Садись, – Колька вытащил из-под столика табуретку, а сам сел на кровать.
Эркин сел на табуретку и взял чашку, вдохнул горьковатый, напомнивший костры на Перегоне запах.
– Чай такой? – удивился он.
– У Мамы Фиры он особенный, – засмеялся Колька. – Чай-трезвиловка. Знаешь, как голову проясняет. На травах всяких.
Эркин глотнул обжигающе горячую жидкость. Да, чувствуется что-то… травяное.
– Хорошо?
Эркин молча кивнул в ответ, и Колька довольно ухмыльнулся.
– То-то. Готовит Мама Фира… обалдеть, как вкусно. Кабы денег побольше…
– А что, – Эркин и видел, что Кольке хочется выговориться, и не хотел обидеть зряшным любопытством. – Ты один работаешь?
– Ну да, – Колька заговорил тихо. – Сёма, он лежачий, ему спину осколком повредило, руки ещё шевелятся, а дальше всё… А пенсия инвалидная – это ж не деньги, слёзы. На Колобка пенсия за отца тоже… дай бог, чтоб на хлеб хватало. Если б не огород, да не куры с козой, то совсем… кранты. А это ж всё обиходить ещё надо.
– Кроликов ещё можно, – задумчиво сказал Эркин. – Я в лагере слышал, что кроликов держать выгодно.
– Во, – Колька взял со стола и показал ему тоненькую книжку, на обложке которой был нарисован кролик. – В библиотеке взял, – Колька заговорил в полный голос. – Думаем мясных завести и пуховых, чтоб пух ещё счёсывать и прясть.
– Козы тоже пуховые бывают, – поддержал Эркин.
– Слышал. Наша Манька молочная зато. Три стакана как отмерено.
– В день?
– Скажешь тоже, она ж не кошка. В дойку, – гордо сказал Колька.
Эркин изобразил изумление и восторг, и Колька довольно заржал. С той стороны занавески запыхтели и подёргали ткань.
– Закатывайся, – разрешил Колька, подмигивая Эркину.
Отодвинуть или поднять ткань малыш не мог, и потому просто подлез под ней.
– Во, я ж говорю, Колобок, – смеялся Колька. – Лезь сюда.
Сопя от напряжения, малыш забрался на койку, сел рядом с Колькой и очень серьёзно, даже строго посмотрел на гостя. Эркин улыбнулся ему, и мальчишка сначала неуверенно, а потом широко улыбнулся в ответ. Колька взъерошил ему кудрявые тёмные волосы и сказал с нарочитой строгостью:
– Ну, пришёл, так сиди тихо. Юнги без команды голос не подают.
Малыш снизу вверх посмотрел на него и подлез ему под руку, упёршись кудрявой макушкой в подмышку Кольке. Эркин улыбнулся, сразу вспомнив Алису, её манеру так же подлезать к нему или Жене, улыбнулся своей «настоящей» улыбкой.
– Хороший пацан.
– При моём воспитании плохим не будет, – Колька допил свой чай и удовлетворённо фыркнул: – Уф, хорошо!
Эркин кивнул, допивая. Колька легко встал, снял малыша с кровати и взял обе чашки.
– Давай, юнга, отнесём посуду на камбуз, нечего ей в кубрике делать.
Юнга, камбуз, кубрик… это что, не по-русски уже? И, когда Колька вернулся, Эркин сразу спросил об этом.
– Это по-морскому флотски, – рассмеялся Колька. – Кухня – камбуз, матросы в кубрике, офицеры в каюте, а юнга… ну, мальчишка на корабле, будущий моряк. Понял?
– Понял, – кивнул Эркин.
– Вот, – Колька показал на ещё одну фотографию. – А это корабль мой. Катер «Стерегущий». Вот такой, – он показал Эркину оттопыренный большой палец. – Вот такой корабль был. Я-то сначала на «Ревущий» просился, к отцу, рапорт писал, а потом не жалел. И команда классная была, во парни.
– Это они? – Эркин показал на фотографию, которую Колька назвал «дембелем».
– Не, это я после госпиталя на линкор попал, на «Север», а «Стерегущего» и поднимать не стали. Нас из всей команды и пятёрки не уцелело, сутки, считай, болтался, пока не подобрали меня. А «Ревущего» ещё раньше подбили, там никто не выплыл. Это на Гнилой Банке. Там страшные бои были. Они всё на север, в обход к Поморью рвались, ну, и мы, насмерть, закрыли проливы.
Он сыпал именами и названиями, которых Эркин не знал, а потому и не запоминал и даже не всегда понимал, о чём говорит Колька, но слушал, не перебивая. А когда Колька замолчал, осторожно спросил:
– А брат твой, тоже моряк?
– Не, Семён в авиацию хотел, по мамкиной дороге, а попал…
– Твоя мать – лётчик?! – изумлённо перебил его Эркин.
– Не моя, Сёмкина, – отмахнулся Колька и засмеялся озадаченному
