комнатных тапочках сидит отец и
чистит картошку.
Огарыш приехал вечером, отыскал дом по адресу и, увидев замок, хотел уж было идти искать
пожарную часть, но на всякий случай пошарил рукой над карнизом и так же, как в Пылёвке,
отыскал там ключ.
В доме тепло и уютно. На плите булькает кастрюля. На столе ждёт нераскрытая бутылка
"Московской". Отец, кажется, ничуть не изменившийся, всё такой же чернявый. Такого чернявого,
наверное, трудно быстро изменить.
– Ну ты даёшь… – с радостью и восхищением говорит Роман, когда они без всяких не принятых
в семье объятий крепко пожимают друг другу руку. – Вчера приехал?
– Вчерась.
– А что же меня не нашёл? Я бы отпросился.
– Да, думаю, чо бегать-то. Всё равно домой придёшь – куды денешься? Я гляжу, вы тут с хлеба
на воду перебиваетесь…
– Что ты! Сейчас-то мы уже не бедствуем.
– Да уж, не бедствуете… Я тут всё проверил, можно сказать, навёл ревизию. А вот скажи: это чо
тако?
– Как что? Маргарин. Ну, это у нас вместо масла. Масла-то тут в магазинах не бывает, да
маргарин и дешевле.
– Дешевле тебе… Да как его с маслом-то сравнишь… А краля твоя где?
– В больнице.
– Чо, всё так и хворат?
Роман едва сдерживается, чтобы тут же не вывалить новость. Но лучше всё-таки помолчать.
Пусть он увидит её сам и всё поймёт.
– Да так, по мелочам, – отмахиваясь, говорит Роман и, скрывая улыбку, присаживается к печке,
вроде как для проверки как она топится.
– Ты чо же, здоровую-то не мог найти, или чо? То ли дело Ирина – просто кровь с молоком. Ну
да ладно, ладно, чо теперь уж об этом, раз не сошлись…
Суп уже готов. За обедом с водочкой разговор тот же, только основательней и вдумчивей.
Приятно осознавать, что спешить никуда не нужно. Говори, сколько хочешь, слыша голос отца,
чувствуя хмель хорошей водки и дремотное тепло печки. Роман ловит себя на мысли, что ведь,
пожалуй, самоутвердиться-то ему всегда хотелось для того, чтобы что-то доказать родным. А тут и
доказывать, вроде бы, ничего не надо – отец и сам относится к нему уже как к равному. Теперь
Роман и хотел бы не соглашаться с ним, хотел бы стоять на том, что всё у них здесь прекрасно, что
выстоят, выживут, да только надо ли? Правильно: и выстоят, и выживут, сил на это хватит. Но
только как-то уже и не хочется тут выживать.
– Поглядел я твоё хозяйство, – гнёт Михаил своё. – Много ты начал, да толку мало. А проще
говоря – дурью маешься…
– Ты это про фигурки? – спрашивает Роман, кивнув в сторону сарая.
– Да не, тут всё в ажуре, – говорит Михаил, на мгновение сменив строгое выражение на тихую
улыбку. – Я даже подивился, как это ловко у тебя получатца. Где ты токо этому и научился?
Деревяшки – это ладно, а вот всё твоё хозяйство – дурь…
– Ну почему дурь-то? – даже с некоторой, правда, небольшой обидой возражает Роман.
Как бы оправдываясь, он рассказывает обо всех своих уже прошлых хозяйственных трудностях.
Про песчаный огород, побывавший под наводнением, молчит – тут отец сразу выскажет, что,
значит, не надо было этот дом и покупать.
Огарыш не перебивает, слушает, кивая головой. Знает он все эти проблемы, знает. Тоже жили
здесь когда-то. Удивительно только, что эти трудности остались теми же. Вчера, идя по улице, он и
нового тут ничего не увидел – всё то же. И жизнь здесь всё такая же голодная. Как будто Выберино
в какой-то немилости у государства. Из-за зоны, наверное. Хотя вот в Пылёвке зоны нет, а картина
схожая. Просто там работать можно. И толк от этой работы заметен.
– Ну вот гляди, чем вы здесь питаетесь, – рассуждает Михаил. – Даже молока не видите, я уж
не говорю о какой-нибудь там сметанке. А мы летом простоквашей чушок кормим. Чо же, мы бы
вам не помогли, живи вы рядом? Нам это добро уже и наживать некуда. У нас в гараже и мотоцикл,
257
и машина стоят, а ты тут педали крутишь.
– Когда-то и педалей не было, – задумчиво, но как-то больше себе самому, замечает Роман, не
понимая, как объяснить отцу, что он потому и не хочет возвращаться домой, что там от их помощи
не уйти. А он хочет иметь всё сам.
– Да, забыл совсем! – вскидывается вдруг отец, отыскивая глазами свою сумку. – Счяс я тебе
чо-то покажу…
Из сумки он достаёт районную газету и аккуратно расправляет её на нужном месте. В статье,
рассказывающей о каких-то районных итогах, подчёркнуты короткие строчки: «Мерцалову Михаилу
Петровичу, заведующему молочно-товарной фермой № 2 присуждены первое место и Диплом
первой степени с предоставлением права на приобретение вне очереди мотоцикла с коляской».
– Во, видел! – с гордостью восклицает отец. – Не поленился – привёз похвастать. А ты знашь,
чо тако «мотоцикл с коляской»? Это же «Урал»! Я специально поинтересовался. Да я его уж лет
десять купить хочу. Деньги есь. Так вот, себе я возьму "Урал", а "ИЖ" твой будет. Он же новый
совсем, его токо чуть подремонтировать надо. Так это же не велосипед! Езди, куда хошь! Хошь на
рыбалку, хошь на сенокос…
– Да какой там мотоцикл, – с неловкостью говорит Роман, – я ещё и за дом не рассчитался.
– За какой дом?
– За этот.
– А кому ты должен?
– Так вам…
– Нам? На-ам? Да ты чо!?
Михаил с минуту тупо смотрит на него. Выпитые две стопочки делают своё дело, Роман видит,
что глаза отца начинают блестеть слезами обиды.
– Нам? – глотая комок, переспрашивает он. – Вот ты дурак так дурак! Как тебе не стыдно? Ты чо
же, нам чужой что ли?
Роман не знает, как выправить этот ляп. Конечно, отцову обиду можно было ожидать, но как тут
промолчать? Нельзя же постоянно брать, ничего не отдавая.
– Да ладно, ладно тебе, – говорит Роман, пытаясь сгладить неловкий момент. – Хорошо,
хорошо. Будем считать, что ничего я вам не должен…
Но отец не может справиться с собой. Сидит, сопя, смотрит в сторону.
– Ты токо не вздумай матери чо-нить тако сказануть… Она тя сразу зашибёт…
– Ну всё, всё. Я понял…
Отец сидит, всё так же поникнув плечами, уйдя куда-то внутрь себя.
– А давай-ка выпьем, – предлагает тогда Роман, протягивая стопку, чтобы чокнуться. – О
переезде-то мы уж и сами думали. Нина предлагает ехать в Елохово, к её родичам.
– Ну ничо себе! – возмущённо восклицает Михаил, поворачиваясь к столу. – Придумал тоже –
Елохово! Како тако Елохово! Домой, и
