забыть о туземцах, и они бросились врассыпную. Пит едва добежал до пня, но упал и растянулся на траве, скользкой от росы. Обернувшись, он почувствовал, как сердце застучало с такой силой, что грозило выпрыгнуть из груди: из кустов на поляну вышла разъярённая медведица. В тех краях водились бурые медведи, но видели их крайне редко, ведь людей они сторонились. Самым страшным было встретить голодную медведицу с медвежатами, которая в своей ярости готова броситься на кого угодно.
У бедняги Пита отнялись ноги, когда тёмное существо повернуло к нему свою лохматую голову и впилось в него глазами-бусинками. В приступе паники Пит жалобно застонал, пытаясь совладать со своими ногами, которые его совершенно не слушались. Медведица лязгнула зубами и направилась в сторону мальчика. Под её лапами с угрожающе длинными когтями захрустели ветки. Пит понял, что это конец, – он прекратил метаться из стороны в сторону, пытаясь подняться на ноги, прижался спиной к пню и зажмурил глаза в страшном ожидании. Несколько секунд до него доносился лишь приближающийся хруст сухих листьев и веток.
Однако внезапно послышался громкий щелчок и резкий, пронзительный вой. Приоткрыв один глаз, Пит с удивлением увидел, что медведица кидалась то в одну, то в другую сторону, но не могла сдвинуться с места, так как в заднюю лапу ей впился бог весть откуда взявшийся ржавый капкан, который, очевидно, причинял ей ужасную боль. Мальчик сам не заметил, как вскочил на ноги и побежал, не замечая, куда он направляется, и лишь в висках у него стучало: «Я жив, я жив, я жив». Очнулся он на краю леса после того, как кто-то из друзей заметил его:
– Пит, сюда! Мы здесь, Пит!
Все были крайне напуганы, но осознание того, что они только что были на волоске от смерти, но всё же спаслись, опьяняло и окрыляло их. Они весело обсуждали произошедшее, энергично размахивая руками. То и дело слышалось: «И в этот момент медведь подкрался ко мне на расстояние вытянутой руки, но я ловко увернулся, и он даже не успел зацепить меня!» Только Пит был особенно бледен и молчалив.
Тем не менее мальчишки довольно быстро пришли в себя и ещё долгое время вспоминали этот случай, причём каждый раз их рассказы обрастали всё новыми подробностями.
Жизнь шла своим чередом. Как всегда ближе к осени, на краешках листьев начала появляться золотисто-жёлтая каёмка, которая предостерегала юных хулиганов о том, что вскоре в лесу нельзя будет гулять дни напролёт. В августе вечера наступали всё раньше, а погода становилась всё более неприветливой. Каждое унылое утро рабочие угрюмо выходили из дверей своих домов и направлялись в сторону фабрики, стоявшей на холме, словно средневековая башня.
Ничего необычного не происходило. Впрочем, кое-что всё же изменилось. Пит всё чаще стал замечать, что ему невероятно везёт во всем, за что бы он ни брался и в какой бы ситуации ни оказался. К примеру, после прогулки под проливным дождём все мальчишки заболели и пролежали в постелях две недели, в то время как Пит ни разу даже не кашлянул. Также наши маленькие хулиганы часто любили посоревноваться в чём-либо. Они бегали наперегонки, боролись за звание самого меткого метателя яблок из сада несчастной тётушки Олди и мерились силами, поднимая кирпичи на полуразрушенной мельнице. Пит стал выигрывать во всех состязаниях. Бывало, что на финишной прямой соперник Пита, опережавший его, спотыкался и оказывался на земле, яблоки всегда попадали ровно в цель, а кирпич предательски падал на ногу одному из силачей как раз в тот самый момент, когда у Пита уже иссякали силы держать тяжёлый груз. Постепенно мальчишки утратили интерес к соревнованиям с Питом, ведь, пожалуй, лишь во время этих состязаний все были равны: не имело значения, насколько ты богат, когда кидаешь яблоки, не так важно, кто твой отец – хозяин фабрики или простой рабочий, – когда поднимаешь кирпич. Хуже всего было то, что постоянные победы окрылили Пита и он стал ещё больше зазнаваться и постоянно хвастался перед друзьями своей меткостью и силой.
Мальчишки завидовали Питу, сами того не понимая: его всё реже стали звать на прогулки в лес, а при встрече с друзьями возникала неуютная скованность. Действительно, далеко не всем выпадает счастье родиться в богатой и знатной семье. Например, король рождается в невероятной роскоши и богатстве. Простые люди могут страшиться, ненавидеть, уважать его или восхищаться им. Но вряд ли кому-либо придёт мысль завидовать ему, так как, помимо богатств, на его плечи ложится огромная ответственность за судьбу государства и своего народа, требующая много сил. Он способен заставить другие страны трепетать перед мощью его державы, но, как и все остальные люди, он не в силах заставить искренне любить себя, не может вынудить болезнь отступить. Он обычный человек, на долю которого выпала такая непростая судьба.
Конечно, Пит был далеко не королём, а лишь сыном состоятельного фабриканта, тем не менее чрезвычайная удачливость превратила его в глазах товарищей в сверхсущество, обладающее такими способностями, которых у остальных никогда не будет. Надо честно признаться: мы всегда завидуем тому, что вряд ли у нас появится, и нам проще отдалиться от предмета зависти, чтобы не чувствовать горький ком в горле.
Пит всё чаще угрюмо бродил по закоулкам-лабиринтам в одиночестве. Иногда он слышал задорный смех в конце другого переулка, и на секунду его сердце начинало биться быстрее, но он тут же вновь хмурился и с грустным видом направлялся в другую сторону от заливистого хохота, уныло шаркая ногами. Отныне для остальных Пит стал другим, чужим. Единственным человеком, который радовался успехам Пита, был Пит Старший. Он ещё сильнее располнел (рабочие поговаривали, что он раздулся от гордости за сына) и постоянно нахваливал малейшие успехи Везунчика Пита. И чем больше сын преуспевал, тем самодовольней становился его отец и тем высокомерней он вёл себя по отношению к окружающим. Жестокости в нём нисколько не убавилось, и всё чаще можно было услышать, как он визгливым голосом отчитывает управляющего или рабочего за любую провинность. Полюбилось ему также колотить своей большой резной тростью из тёмного дуба по спинам несчастных работяг, когда его что-то не устраивало.
Ненависть к Питу Старшему, тлевшая в сердцах рабочих, становилась всё сильнее и наконец переросла в устрашающую волну протеста. Всё началось с того, что Пит Старший нахваливал перед управляющим своего сына, внезапно превратившегося из ничем не примечательного ученика в подающего большие надежды отличника по всем предметам. Один из рабочих, стоявших позади и слышавших это, ухмыльнулся,
