они переглянулись и разразились веселым смехом. Потом снова начались гонения на таких, как Ангелос, но она, подобно многим, считала, что эти напасти скоро прекратятся. Ангелос тогда углубился в занятия; сидел над книгами дни и ночи, чтобы быстрей получить диплом. «Я не успел из-за войны, и теперь мне надо наверстать упущенное», — говорил он. Даже по пути в Политехнический институт ему приходилось прибегать к мерам предосторожности, и пока он сдавал экзамены, она с бьющимся сердцем ждала его на мраморных ступенях у входа в институт. Когда он защитил наконец диплом, то весело сбежал по лестнице и крепко пожал ей руку. Они решили созвать друзей и отпраздновать это событие. Но пирушка не состоялась, потому что через два дня к ним в дом пришли полицейские. Господину Харилаосу удалось разузнать, что его сына и еще несколько человек обвиняют в каких-то преступлениях, якобы совершенных в период оккупации. И тогда они поняли, что война не кончилась. Но никогда она не задумывалась над тем, как ей жить дальше, раз Ангелоса преследуют, и никогда не задавалась вопросом, должна она его ждать или нет. Все сложилось само собой. И даже сейчас она не говорит: «Я жду». Просто иначе и быть не может…
Они дошли до Парка героев. Миновав ряд свободных скамеек, господин Харилаос уверенно направился по узкой аллейке к отдаленной скамье, словно наметив заранее, где он сядет. Он тотчас развернул газету и бросил вокруг изучающий взгляд. Измини спряталась в кустах. Вот где они встречаются! Значит, господин Харилаос вправе уверять других, что у Ангелоса все в порядке. Этот человек не способен лгать. Не спуская глаз с аллеи, Измини пробралась в самую чащу. Подумать только, с минуты на минуту может прийти Ангелос! Только бы взглянуть на него! Как он сейчас выглядит? Хоть он и стоит словно живой у нее перед глазами, несколько раз она в ужасе ловила себя на том, что его облик постепенно тускнеет в ее памяти. Нет, нет, она не забыла Ангелоса, помнит малейший его жест, явственно видит, как он приподымает бровь, когда подшучивает над кем-нибудь, как на лбу у него собираются морщинки, когда он решает задачи, как сжимает ей руку в своей горячей ладони. А каким стал он теперь? Неужели глаза его не сияют отвагой, как прежде? Пять лет — срок немалый. Но он может показаться и большим — ведь Ангелос столько пережил за это время. Господин Харилаос посмотрел на часы и подвинулся на край скамейки, словно оставляя для кого-то место. Измини боялась выдать себя. Она вся съежилась за пышным кустом. Зеленая листва поблескивает в предвечернем сумраке, люди не спеша прогуливаются по парку. Но вот кто-то уверенным шагом идет по аллее! Нет, не он. Незнакомый мужчина. Два мальчугана бегают по газону. В обнимку идут шушукающиеся школьницы. Он придет из таинственного далека, где витает страх, леденящий кровь, и появится здесь среди зелени кустов. Ангелос, наверно, умудрен теперь опытом, как никто другой. Он полон сил и уверенности в себе. Мы будем казаться ему ограниченными, самодовольными людишками, не задумывающимися даже над тем, откуда всходит солнце. Как говорить с ним после стольких лет разлуки? Надо найти такие слова, которые бы дошли до его сердца, слова на понятном ему языке. Это не так легко, как прежде, когда они бродили, держась за руки; Ангелос смотрел ей в глаза, а на прощанье обнимал, и она весело смеялась. Тогда, конечно, все было иначе. Он свистел под ее окном, она выходила на лестницу, и в летние вечера они часами просиживали на ступеньках…
Но что это? Господин Харилаос отложил газету и не спускает глаз с тенистой аллеи. Шаги! Опять незнакомый человек.
Измини садится на скамейку. Так безопасней, потому что, скрываясь среди листвы, легко навлечь подозрение. Она всматривается вдаль. Господин Харилаос по-прежнему один. Но он настороженно ждет. А если Ангелос пройдет здесь и сначала заметит ее? Какая-то парочка села рядом с ней. Измини отодвинулась. Потом встала, чтобы не мешать: пусть себе милуются. То и дело оглядываясь, прошла до ограды парка. Место рядом с господином Харилаосом все еще пустовало. Она сделала большой круг и остановилась за его скамейкой. Увидеть хотя бы голову Ангелоса. Но над подстриженными ветками она различает лишь спину господина Харилаоса. Наверно, Ангелос появится сейчас, ведь уже темнеет. Он придет непременно, раз обещал. По-видимому, он часто встречается с отцом. Почему же он ни разу не прислал ей весточки? Хотя бы одно словечко, и она бы знала, что он ее не забыл. Вероятно, у него были на то серьезные причины, ему видней… Посмотреть бы на него, только посмотреть! Она замрет, даже не пошевельнется.
Вечерело. Тени удлинялись, свет потускнел. Слышался шепот и шарканье ног. Прохладой повеяло от темных деревьев. Господин Харилаос сложил газету. Посмотрел на часы, хотел было встать, но раздумал. Измини опять почувствовала вкус поцелуя на губах. И пронизавшую ее тревогу, и дрожь в руках. Если Ангелос опаздывает, значит, с ним что-то случилось, может быть, приблизилась опасность, которая постоянно подстерегает, преследует его.
Прошло немало времени, прежде чем господин Харилаос поднялся с места. По его тяжелой походке видно, что он огорчен. На скамейках шепчутся парочки. Тусклый свет фонарей, деревья точно ненастоящие.
Ангелос не пришел.
В дверях кофейни появился Евтихис, свежевыбритый, в белой рубашке, в начищенных ботинках. Он постоял у карточного стола, поглазел на игроков в тавли и снова вышел на улицу. Он смотрел по сторонам, постукивая кулаком по ладони. К нему несколько раз обращались с вопросами; отвечал он сквозь зубы — ему было не до разговоров. Пристают со всякими глупостями, думал он, и как знать, довелось ли им принять хоть одно важное решение в жизни.
Послышался гул мотоцикла. Из-за угла вынырнул Периклис. Он выключил мотор и поставил машину на тротуар. Новые люминесцентные лампы излучали какой-то мертвенный свет, и, может быть, поэтому лицо Евтихиса показалось Периклису неестественно бледным и озабоченным. Он снял мотоциклетные перчатки — на пальце у него блеснул массивный золотой перстень — и не спеша закурил, поглядывая на окно Алики. Затем он самодовольно покрутил усики и улыбнулся, обнажив ряд белоснежных зубов. Евтихис подумал, что не худо бы наподдать разок-другой этому задавале и разукрасить ему как следует рожу.
— Бензин у тебя есть? — спросил он вдруг Периклиса. — Немного.
— Подкинь меня на площадь Тисиу.
— А почему бы тебе не проехаться на автобусе?
— Я хочу, чтобы ты меня отвез.
— В восемь у меня… — начал
